Медвежатник фарта не упустит. Евгений Сухов

особенно понравилась Софье Альфредовне, все отправились гулять на луга, а потом, по предложению Шейнкмана, решили прокатиться на лодке по Волге до Пустых Моркваш, где надеялись встретить товарищей по партийной работе Зубакова и Назарова.

      Но в Морквашах таковых не оказалось, и часов в одиннадцать вечера поехали обратно.

      – Какая светлая ночь! – восхищалась Софья Альфредовна. – Яков Семенович, обрати внимание, какая ясная и светлая ночь! В такие ночи в голову приходят романтические мысли…

      Причалив к берегу, пошли через луга на Займище. К мосту через речушку спускались гуськом; Бочков, лучше других знавший эту местность, шел впереди, выбирая дорогу почище, и оторвался от остальных.

      Около моста перед ним как из-под земли выросли пять фигур.

      – Стоять, паскуда, – тихо сказала одна из них в матросском тельнике и бушлате, направив в живот Борису Ивановичу дуло маузера.

      У Бочкова аккурат в том месте, куда был направлен маузер, образовалась вдруг холодная пустота, и сильно захотелось сходить по обеим нуждам, особенно по большой.

      – А ты что это, комиссар, так побелел-то? Неужто испугался? – насмешливо спросил матросик. – Братва, – обернулся он к остальным, – вы видели когда-нибудь дрожащего от испуга комиссара?

      – Ты уж, Костик, не пужай его так-то, – делано-участливо произнес другой из зловещей пятерки. – А то еще, не ровен час, обсерется.

      После этих слов у Бочкова внизу лопнуло, и по внутренней стороне ляжки потекло густое и теплое.

      – Фу-у, – брезгливо протянул матросик. – А он и впрямь обосрался… Говори, куда девали миллион червонцев?

      – К-как-кой мил-лион? – едва сумел разлепить губы Борис Иванович.

      – Такой, какой вы у трудового народу сперли, – зло отрезал матросик. – Говори, не то щас стрельну.

      К густому и теплому, продолжавшему вытекать из Бочкова, по ляжке потекло еще жидкое и горячее.

      – Ну! – прикрикнул на него матросик.

      – Это к-какое-то нед-доразум-мение, т-т-товарищи, – выдавил из себя Борис Иванович еле слышно.

      – Чево?

      – Эт-то ош-шибка, – булькнул горлом Бочков и полностью довыпростал мочевой пузырь.

      – Ты Шейнкман? – спросил матросик, поигрывая маузером перед самым носом комиссара банка.

      – Н-нет. Я не Ш-шейнкман. То есть не Ш-шейнкман я…

      – А кто ты?

      – Б-бочков.

      – А где Шейнкман?

      – Сзади идет, – с готовностью ответил Борис Иванович и оглянулся.

      Скоро подошли Шейнкман, Олькеницкий и Софья Альфредовна.

      – В чем дело? – глядя на Бочкова, спросил Олькеницкий.

      – А ни в чем, – нагло ответил матросик и скомандовал: – Руки в гору.

      Олькеницкий и Шейнкман увидели направленные на них стволы револьверов. В руке одного из налетчиков, стоявших немного поодаль, матовым металлическим блеском предупредительно блеснула продолговатая бомба.

      – Ну, комиссары, сюды свое оружие. Жива!

      Олькеницкий