Жестокая любовь государя. Евгений Сухов

нарядное, расшитое золотой нитью и бисером, стены укрыли праздничной завесью, оконца и ставни расписали цветным узором, обычное стекло заменили на цветное; даже потолок украсили цветной тканью, а на пол положили ковры, на которых были вышиты заморские хвостатые звери.

      Ближе к полудню вошел дьяк Захаров, глянув недобрым глазом по сторонам, отчитал мастеровых:

      – Что же это вы, дурни, иконы не прикрыли? Неужно святые отцы будут созерцать этот срам!

      Мастеровые выполнили и это: прикрепили к иконам ставенки, а потом бережно позакрывали образа.

      Смотрение государь назначил на шесть часов. Пополдничал, помолился, потом еще принял иноземного посла, не забыл опосля ополоснуть святой водой оскверненные руки, а уж затем отправился в Грановитую палату.

      Караульщик дважды стукнул секирой об пол, возвещая о прибытии царя, и девки с боярынями успели подняться.

      Царь вошел в сопровождении бояр, которые двигались следом большой разноликой толпой. Рядом с Иваном держался родной дядя царя. Детина аршинного роста, он был почти вровень с государем. Михайло морщил капризно губы и похотливо поглядывал на девиц, которые сказочными лебедями предстали перед государевыми очами. Здесь же был Федор Шуйский-Скопин, сосланный после смерти Андрея на русскую Украину, но незадолго до величайшей радости помилованный государем – даже был пожалован собольей шубой. И сейчас Федор не упустил случая, чтобы похвастаться перед боярами и окольничими царским подарком. Шуба была новая, едва ношенная, и соболиный мех весело искрился в свете свечей. Боярин слегка распахнул шубу, и у самого ворота показался кафтан, вышитый золочеными нитями. Следом за Шуйским шел Андрей Курбский, который не достиг пока больших чинов и попал в свиту как сверстник царя. Шуба была на нем поплоше, но шапка новая, и он бережно держал ее в руках.

      Царь шел степенно, величаво опирался на тяжелую трость. Свою быструю пружинящую походку он оставил за порогом палат, и бояре, еще вчера вечером видевшие, как он забавы ради драл за волосы дворового отрока, теперь не узнавали в этом гордеце бесшабашного и резвого мальца.

      Перед ними был царь!

      Именно таким бояре помнили Василия Ивановича: неторопливого в движениях, дельного в рассуждениях, даже поворот головы казался значительным. Уж лучше служить государю солидному и со степенной поступью, чем юноше, скачущему аж через несколько ступенек.

      – Ну что, девки, заждались? – бодро спросил Иван.

      И не было уже в палатах великого государя, а был молодец, нахально пялящийся на разодетых девиц.

      – Заждались, батюшка, – встречали девушки царя поясным поклоном.

      – Вот и я с боярами к вам поспешил. Замуж небось хотите? Взял бы я вас всех к себе во дворец, только ведь я не басурман какой, царицей только одна может стать!

      Бояре стеснительно застыли у дверей, а Иван хозяином уже расхаживал перед девицами.

      Вчера, когда девки разделись, он подглядывал за ними через потайное оконце. Особенно понравилась