Дневник Дракулы. Лариса Сегида

передают в окошко в двери и молчат. Кормят и мол-чат.

      Мне не привыкать к домашнему аресту. Турецкое детство приучило меня к терпению. Буду ждать, молчать и повелевать пером и бумагой.

      Не так давно мне исполнился тридцать один год. Мало и вместе с тем много. Мало в отношении света, который я видел, и много в отношении тьмы, в которой я пробирался к свету.

      Отец учил быть сильным. Прежде всего, духом. Теперь я знаю, что удел сильных – быть битым больше других. И судьба била моего деда Мирчу, била отца моего Великого Влада Дракýла, брата моего старшего Мирчу. Мне досталось от нее не меньше камней. Но я пока жив и дышу, пусть даже в этом каменном мешке, вопреки справедливости Высшего Разума. Если я был праведен в своих поступках, то Он вызволит меня, пусть не сейчас, позже, и когда оно произойдет, я уничтожу и брошу шакалам всю боярскую знать, предавшую меня.

      Бумага здесь – это мой священник, которому я исповедуюсь, а перо – мой глас. Я должен оставаться сильным, иначе они потешатся, должен терпеть эти стены, иначе они раздавят меня.

      Валашский господарь в плену у венгерского. Я должен ненавидеть венгров, но не могу, потому как во мне перемешаны две эти крови: валашская по линии деда, князя Мирчи, и венгерская – по линии его жены, моей бабушки. Я достаточно хорошо ее помню, хотя прожил с нею только восемь лет своей жизни. Княжна Мара, она происходила из могущественного и знатного рода Венгрии Томаш, который владел землями в северо-восточной Трансильвании и на побережье Балатонского моря. Во мне кровь двух народов, валашского и венгерского, которые в прошлом и настоящем сосуществуют в странных отношениях любви и ненависти, что порождено враждой их вероисповеданий: православного и католического.

      Старый Мирча, мой дед, в конце прошлого столетия, в 1395 году, осознал необходимость добрых отношений с более сильным соседом и сумел подписать бумагу о мире с венгерским королем Сигизмундом из династии Люксембургов. Тот любил лесть, млел от почестей и собственных бесчисленных титулов, а на деле был слабовольным человеком, а потому удобным для дворянской знати Венгрии. Они решали, а он высказывал вслух их решения. В 1411 году его тщеславие подтянуло к себе и титул императора Святой Румынии, а за год до смерти – трон короля Богемии. Сигизмунд так и почил в убеждении своей могущественной власти над Венгрией и в окружении милостей тех, кто на самом деле правил Венгрией.

      Дедовский трон зависел от расположения капризного духа Сигизмунда, и, чтобы под-твердить свою преданность ему, дед в заложники отдал ему на воспитание моего отца, то есть своего сына, еще в юном возрасте. Мой отец, Влад Дракýл, рос и мужал не в родной семье, а в Германии и Буде – резиденциях Сигизмунда, в сиропе королевских причуд, коими славился тот, а это претило его юношескому честолюбию.

      В двадцатых годах этого века трон Мирчи возжелали несколько наследников. У моего отца было три брата: Михаил I, который умер в 1420 году, Раду II, его называли за глаза «убогий», и Александр I. Живые наследники рвались к власти. На нее заглядывался