Дневник Дракулы. Лариса Сегида

собой удивительное сооружение из многих тонких чугунных переплетений в виде ветвей дерева поверх темно-желтого атласа, и ее свечение напоминало пламя костра в пещере.

      Я решилась повторить ночное путешествие, чтобы тщательнее исследовать лабиринты квартиры. Коридор был также мрачен. Отсчитав двадцать шагов, я надеялась нащупать ту таинственную дверь. Я протянула руку вправо – стена, стена, наличник, ручка двери.

      Влажная, прохладная клешня охватила мое запястье и стянула до жгучей боли. От ужаса мой безумный вопль взорвал тишину коридора, но тут же другая клешня больно, нагло, беспардонно, вцепилась в мой рот.

      – Не орите. Это МОЙ дом. Вотще вы сюда прохаживаетесь. Ваш рай – в вашей комнате.

      Клешни расцепились, и жесткий, колючий кулак во-ткнулся в мою спину, откинув меня на несколько метров к двери, которая только и была предоставлена в мое распоряжение. Мерзкая бабка, столетняя рухлядь, интеллигентка в чепце с манерами купчихи, святоша, кукушка, детоненавистница!

      Я влетела в свою комнату, схватила рюкзак и выскочила из квартиры беспрепятственно, благо, все замки почему-то были открыты. Может, квартиранты только что ушли и забыли закрыть дверь?

      Я скакала с пятого этажа сталинского дома, перепрыгивая ступени огромных пролетов, кусая губы, растирая по щекам соленую жидкость; я скакала в какой-то бесконечности. На запястьях проявились сине-красные браслеты, руки ломило, спина гудела от удара, гордость выла. Мое «эго» отхлестали. Чертова ампула, одноразовый шприц, тупая игла с таким же тупым менталитетом!

      Я брела по заплеванному асфальту, вспоминала свой первый родственный порыв к этой треугольной ведьме, заточившей себя заживо в склепе в центре Москвы вместе с какими-то эротоманами, и плакала от боли, причиненной мне родным человеком. Предстоящее общежитское бытие меня страшило, мучило и угнетало. Но спать больше было негде. Я перекинула рюкзак на другое плечо, что-то звякнуло нежно, как тот мелодичный звон механизмов в бабкиной квартире. Я порылась по карманам и карманчикам рюкзака и вытащила латунный ключ на позолоченном треугольном брелке с выгравированными буквами «М» и «С», а на обратной стороне – 1945. Видимо, ее подкидыш. Я выплюнула недавние обиды – что с дуры взять – и пошлепала в свою обитель.

      ***

      ДНЕВНИК ВЛАДА

      Сегодня мне дали бумагу и перо. Я смотрел на них долго, не решаясь прикоснуться. Но одиночество уже невыносимо. Пребывание с самим собой, молчащим, стонущим или воющим на луну, подобно волку, невыносимо. Мне нужны чьи-то уши, в которые можно изливать свои закисающие мысли, чьи-то глаза, в которых можно наблюдать свое тлеющее отражение.

      Наконец, я прикоснулся к теплой, шершавой бумаге и гладкому, прохладному перу. Руки дрожат, не слушаются. Не узнаю свой почерк. Ко всему нужно привыкать, к сожалению, все забывается. Отныне бумага и перо будут для меня моими собеседниками. Но человеку все же необходим человек, чтобы остаться человеком.

      Они