’Патафизика: Бесполезный путеводитель. Эндрю Хьюгилл

’патафизика» (Bernard and Vian, 1959).

      Рене Домаль обращал внимание на то, что патафизика «противоположна физике», так как она состоит из «знаний о специфическом и несократимом», в то время как Жан Дюбюффе и Эжен Ионеско предпочитали подчёркивать её анархические свойства: «Для меня патафизическая позиция кажется чрезвычайно взрывоопасной, поскольку она заключает в себе смесь радикально несовместимых флюидов, и раз так, почему бы не провозгласить перманентную детонацию?»; «’патафизика – это гигантская детально разработанная мистификация, так же, как дзен – это тренировка в надувательстве» (Brotchie et al. 2003, 30–32).

      Роджер Шаттак адаптировал идеи Жарри и Коллежа ’патафизики: «Все вещи патафизичны, однако мало кто сознательно занимается патафизикой… Нет ничего вне патафизики; патафизика – это абсолютная оборона[1]» (Shattuck 1960, 103–107).

      Фернандо Аррабаль, чьё мощное объединение «Паника», появившееся в 1962 году, вдохнуло новую жизнь в сюрреализм, ухватился за ошеломляющие и всеобъемлющие аспекты патафизики. «’Патафизика – это машина для исследования мира. [Это] нескончаемый дар: непреходящий, фаустианский или бог знает какой; божественный сюрприз. ’Патафизика – это хлеб насущный. Невозмутимая ’патафизика остаётся неизменной среди вечных перемен. ’Патафизика: Мать бесконечности безотносительно к космосу (бесплотному или мёртвому) и Мать Вечности, не озабоченная временем (гнусной погодой или былой славой)» (Stas 2008, 102).

      Жан Бодрийяр наслаждался её трансцендентностью: «Для патафизики больше не существует сингулярности. Grande Gidouille[2] уже не сингулярность, это трансцендентное чревовещание, по выражению Лихтенберга. Мы все – Молотилы в газообразном мире, издавшем великий патафизический пердёж» (Baudrillard 2001, 8).

      Символика

      Grande Gidouille – это спираль на брюхе Убю, персонажа Жарри, или точнее “Monsieuye Ubu, Comte de Sandomir, Roi de Pologne & d’Aragon” (господина Убю, графа Сандомирского, короля Польши и Арагона), в сердцах он поминает: “cornegidouille!” («трах-тебе-в‑брюх!»). В сочинениях об Убю это слово используется, чтобы подчеркнуть его огромное уродливое брюхо, раздутое как перегонный котёл (cornue) или тыква (citrouille). Пол Эдвардс, а до него Мишель Арриве также отмечали «раблезианское слово guedofle», от которого производится guedouille (Les couilles comme une guedofle – «яички что бутылки» упоминаются в «Гаргантюа и Пантагрюэле», книга IV, глава 31⁵), а суффикс – ouille до сих пор активно используется для усиления любого слова (Edwards 1995, 43).

      После «Убю» gidouille стала общепринятым символом патафизики, не в последнюю очередь благодаря тому, что, чертя спираль, вы фактически получаете две спирали: ту, что нарисована, и вторую, появляющуюся из‑за контуров нарисованной. Это напоминает плюс-минус: или то, что есть, и то, чего нет в их одновременном существовании. В патафизике взаимоисключающие противоположности могут сосуществовать и действительно сосуществуют. На более тонком уровне это также отсылает к маллармеанской идее “ptyx”. Стефан Малларме (1842–1898) был одним из ведущих французских поэтов-символистов, им восторгался Жарри и его современники. Его «Сонет на икс» (1887) был попыткой создать стих-аллегорию

1

абсолютная оборона – устойчивое выражение в военном деле (здесь и далее внизу страницы примечания переводчика).

2

gidouille – брюхо, также спираль (франц.).