Жанна де Ламотт. Михаил Волконский

назад молитвенник?

      – Да, да! – подтвердил Саша Николаич. – Вот он! Возьмите его!

      Тиссонье быстро схватил книгу и тщательно осмотрел ее со всех сторон, как бы желая вполне убедиться, та ли это самая, потом сказал:

      – Да, это – она!

      – А вы знаете толк в книгах? – спросил у него Саша Николаич.

      – Я несколько попривык обращаться с ними в библиотеке монсеньора кардинала.

      – Так что вы должны знать: этот молитвенник – библиографическая редкость?

      – Помилуйте! – улыбнулся Тиссонье, – таких экземпляров довольно много и они никакой библиографической цены не имеют!

      – Вот и верьте после этого ученым! – пожимая плечами, вставил Орест, – один хочет заплатить за книгу тысячу восемьсот рублей, а другой говорит, что она ничего не стоит! И выходит, что только и справедливо, что правда – на дне стакана…

      – Однако, – обратился Николаев к Тиссонье, – за этот молитвенник только что давали тысячу восемьсот рублей.

      – Вот оно что! – протянул Тиссонье. – Теперь я понимаю: монсеньор перед смертью велел мне хранить этот молитвенник и не отдавать его никому, ни за какие деньги, кроме одного лица, точные приметы которого он мне определил.

      – Какие же это приметы?..

      – Я их не имею права говорить никому, даже вам. Я признаюсь, думал, что слова монсеньора относительно денег за молитвенник были, так сказать, лишь способом выражения, но теперь я смог убедиться в их полной справедливости, если за эту книгу давали такие деньги!

      – Что же в ней такое? С живейшим любопытством спросил Саша Николаич.

      – Этого монсеньор мне не открыл! – с почтительным поклоном ответил Тиссонье.

      Разговор заключил Орест, который встал со своего места и резюмировал все сказанное так:

      – Чем больше я живу на свете, тем больше хочется пить водки!..

      15. Заседание

      В четверг, в назначенный Иваном Михайловичем Люсли час, сошлись в указанном им месте семь человек под председательством старца, седовласого и в черной шапочке.

      Комната, в которой они собрались, была невысокой, со сводами. Ее окна выходили в сад, стены были выкрашены белой клеевой краской. Посередине ее стоял стол и семь стульев, кресло. Другой мебели в комнате не было.

      Приглашенные входили каждый с кокардой своего цвета, вдетой в петлицу, почтительно раскланиваясь с сидевшим в кресле стариком, у которого была белая кокарда, и занимали свои места вокруг стола.

      Последним в комнату вошел высокий, плечистый черноголовый Борянский, развязностью своей походки и свободой манер сразу же нарушивший чинность этого собрания. Его желтой кокарды не было у него в петлице. Он вошел боком, не то поклонился, не то оглядел всех присутствовавших и рассевшихся вокруг стола и проговорил, ни к кому не обращаясь: «Привет честной компании!» – сел за стол и положил на него локти.

      Все переглянулись между собой, пораженные таким поведением нового сочлена, и оглянулись на старика, который не спускал взора с Борянского и пристально смотрел на него, чуть улыбаясь одними губами.

      – Ты