Жанна де Ламотт. Михаил Волконский

на переторжку, не встретил на ней конкурента и купил молитвенник всего за три рубля, так что он обошелся ему только в сто три рубля. Это сумма была довольно крупная, но все-таки настолько ничтожная в сравнении с тысячей восемьюстами двадцатью пятью рублями, что Саша Николаич был рад, что отделался сравнительно дешево.

      Орест, совершенно трезвый, принес книгу Николаеву и на этот раз говорил с ним совершенно серьезно и не через окно, а вступил в его кабинет на правах полноправного гражданина.

      – Позвольте вручить вам, драгоценный гидальго, – заявил он Саше Николаичу, – вашу фамильную реликвию в полной неприкосновенности… вместе с тем я приношу тысячу извинений, что стал невольно причиной исчезновения этой книги! Но в таком случае вы должны главным образом пенять на свою собственную суровость по отношению ко мне. Однако твердость вашего характера наскочила на мою изобретательность.

      – Да будет вам молоть вздор! – остановил его Саша Николаич. – Ну принесли молитвенник, и я очень рад этому!.. Надо позвать поскорее господина Тиссонье и отдать ему книгу.

      Орест развалился в кресле, положил ногу на ногу и, серьезно подумав, сказал:

      – Совершенно согласен с вами и уже заранее вижу ту радость, с которой почтенный француз примет этот молитвенник; он будет счастлив, а я, бедный, останусь в огорчении!.. – И Орест глубоко вздохнул и опустил голову.

      – Почему в огорчении? – спросил Саша Николаич.

      – Потому что с утра не имел во рту ничего, кроме зубной щетки.

      – Вы опять пить?

      – Гидальго!.. Это слово «пить» мне не нравится совершенно!.. И потом, уверяю вас, что нынче в высшем обществе принято пить водку; я могу доказать это своим знакомством с господином Люсли…

      – С кем? – переспросил Саша Николаич.

      – С господином Люсли… тем самым, с которым мы на торгу набавляли цену на молитвенник, а потом он не побрезговал в своей колеснице отвезти меня в трактир. Вы вот этого не делаете для меня, гидальго!

      – Вы говорите, его зовут Люсли? – снова спросил Саша Николаич. – Вы наверное помните, что его зовут именно так?

      – Наверное. Если вы сомневаетесь, могу принести самую страшную клятву. – Орест высоко поднял руку и торжественно произнес: – Высохни на земле вся водка!

      – Да бросьте! – снова остановил его Саша Николаич, – как имя и отчество этого господина?

      Орест стал припоминать.

      – Видите ли, великолепный гидальго, – убедительно проговорил он, – надо отдать мне полную справедливость, я был уже в известном градусе, когда познакомился поближе с этим господином; поэтому, чтобы вспомнить его имя и отчество, мне непременно надо выпить три рюмки. Велите подать мне их, и я сейчас же вспомню!

      – Орест! – серьезно сказал Саша Николаич, – я вам раз и навсегда сказал, что у меня в доме вы водки не получите…

      Орест развел руками:

      – Твердость вашего характера напоминает скалу. Но, может быть, две-то рюмки разрешите…

      – Ни одной…

      – Делать