Жанна де Ламотт. Михаил Волконский

их в виде задатка?!

      – Да.

      – И за сколько же вы купили молитвенник на аукционе?

      – За тысячу восемьсот двадцать пять рублей!

      Саша Николаич выпустил из рук книгу и открыл рот.

      – Да вы как… – спросил он, – напились до аукциона или после?..

      – Нет, гидальго, после!.. И напился в обществе того джентльмена, который и набавлял цену! Во всяком случае, можно утешаться тем, что молитвенник, значит, стоит этих денег… Вероятно, это величайшая библиографическая редкость.

      – Тысяча восемьсот двадцать пять рублей!.. – повторил Николаев.

      – Да ведь вы же сами, – остановил его Орест, – изволили сказать мне, чтобы я не стеснялся в деньгах, если нужно!

      – Ну, хорошо… ну, я думал… ну, все сто рублей… но такую сумму доплатить…

      – Да кто вам говорит, гидальго, что ее надо платить?

      – А как же иначе? Я хочу вернуть этот молитвенник, во что бы то ни стало.

      – И вернете!

      – Каким же это образом?

      – Гениальность Беспалова, – Орест поставил обе ноги на подоконник, обхватил его руками, оперся подбородком о колени и пристально посмотрел на Сашу Николаича, после чего произнес: – Сегодня на аукционе торг, и на нем догнали цену молитвенника до тысячи восьмисот рублей с лишним… Я внес в счет этой суммы сто рублей, а остальные деньги вносить вовсе не буду… тогда молитвенник поступит в переторжку, на которую я явлюсь, а конкурент мой, вероятно, не появится, и на переторжке молитвенник останется за мной рубля за два, три… Ведь книга – не водка, и таких любителей, которые платили бы за нее большие деньги, можно встретить не каждый день… Таким образом, вся операция будет нам стоить сто три или сто четыре рубля… Поняли теперь?

      – Да, теперь понял.

      – Ну, еще бы, когда я так отлично растолковал!.. Ну, а теперь, гидальго, до свидания, я направляюсь отоспаться, по обыкновению, к родителю своему, титулярному советнику Беспалову, ибо вполне сознаю, что в моем настоящем виде я в порядочный дом не приемлем.

      – Ну уж так и быть! – усмехнулся Саша Николаич, – пройдите в вашу комнату потихоньку и выспитесь там!

      Орест спрыгнул с подоконника, пошатнулся, но выпрямился все-таки во весь свой рост и произнес:

      – Орест Беспалов не унизится до снисхождения… В милостях не нуждаюсь и поэтому удаляюсь под родительский кров… будьте здоровы…

      Он снял картуз, раскланялся и исчез.

      В это время в кабинет входила маленького роста старушка с высокой прической и лицом маркизы.

      Саша Николаич обернулся к ней и спросил:

      – Вы ко мне, маман?.. Отчего же вы не послали за мной, а беспокоились сами?

      – Ах, мой миленький, – быстро заговорила она, – ну, какое же тут беспокойство?.. И потом, знаешь, я пришла просто посидеть у тебя… тут прохладнее!.. Я очень люблю тут у тебя… А месье Орест, кажется, опять нездоров? – ска зала она, указав на окно, с которого исчез Орест Бес палов.

      Она никогда не называла его иначе, как «месье Орест», и слово «пьян» почитала неприличным настолько, что говорила вместо