Невероятное путешествие мистера Спивета. Рейф Ларсен

Клэр, я видел, как она сражается с огромным таксономическим словарем, причем открывает его одной рукой, потому что во второй все еще держит булавку с жуком. Вот такой-то я и буду вспоминать мою мать, когда (и если) ее не станет: как она уравновешивает хрупкий экземпляр насекомого против громоздкой системы, к которой оно принадлежит.

      Попасть на кухню, где стоял телефон, я мог бесконечным множеством разных маршрутов, каждый из которых содержал свои «за и против». Маршрут «холл-буфетная» был самым прямым, но и самым скучным. Маршрут «вверх-вниз по лестнице» предоставлял максимальную физическую нагрузку, но из-за неизбежной смены высоты над уровнем моря я начинал испытывать легкое головокружение. Сейчас же в горячке момента я остановился на маршруте, которым пользовался редко, особенно если по дому рыскал отец. Осторожно приоткрыв некрашеную сосновую дверь, я проскользнул в сумрак Ковбойской гостиной.

      Из всех комнат дома только Ковбойская была явственно отцовской. Он отстаивал права на нее с молчаливой яростью, которой никто даже и не пробовал бросать вызов. Отец редко говорил, все больше мямлил что-то нечленораздельное, но как-то за обедом, когда Грейси принялась настойчиво вещать о том, что стоило бы превратить Ковбойскую в нормальную человеческую гостиную, где «нормальные» люди могли бы расслабиться и вести «нормальные» человеческие разговоры, отец медленно вскипал над своим пюре, пока мы все не услышали какое-то звяканье и, оглядевшись, не поняли, что он раздавил в кулаке рюмку для виски. Лейтону это понравилось. Я помню, он просто в восторг пришел.

      – Это последний уголок во всем доме, где я могу приткнуться и сбросить сапоги, – заявил отец. С ладони у него прямо в пюре стекали кровавые струйки. На том и закончилось.

      Ковбойская была своего рода музеем. Перед смертью мой прадед Текумсе Реджинальд Спивет{7} подарил моему шестилетнему отцу на день рождения кусок медной руды с карьера концерна «Анаконда». Он таскал камни с карьера в самом начале века, в те времена, когда Бьютт был процветающим горнодобывающим центром и самым крупным городом между Миннеаполисом и Сиэтлом. Кусок руды так зачаровал моего отца, что тот со временем принялся от случая к случаю собирать всякую всячину, щедро разбросанную под открытым небом.

      На северной стене Ковбойской гостиной, рядом со здоровенным распятием, к которому отец каждое утро почтительно притрагивался, голая лампочка без абажура неловко освещала алтарь Билли Кида: шкурки гремучих змей, пыльные кожаные ковбойские штаны и древний кольт сорок пятого калибра обрамляли портрет знаменитого пирата прерий. Папа с Лейтоном попыхтели, составляя эту композицию. Может, со стороны и странно видеть, что Господу и западному бандиту воздаются равные почести, но именно так у нас на Коппертоп-ранчо дело и обстояло: отец руководствовался неписанным Ковбойским кодексом, впечатанным в него его любимыми вестернами ничуть не хуже любого стиха из Библии.

      Лейтон всегда считал, что лучше

7

Отец Реджинальда (то есть мой прапрадедушка) увидел свет где-то под Хельсинки и сперва звался Терхо Сиева, что по-фински означает примерно «Мистер Симпатичный Желудь». Должно быть, он испытал истинное облегчение, когда иммиграционные чиновники на Эллис-айленд переврали его имя и написали в документах «Терхо Спивет» – и так благодаря неверному взмаху пера родилась новая фамилия. По пути на запад, на рудники Бьютта, Терхо остановился в одном захудалом салуне в Огайо и там услышал, как какой-то пьянчуга (по собственным уверениям – наполовину навахо) излагает весьма красочную историю о великом воине из племени шауни по имени Текумсе. Когда рассказ дошел до последней схватки Текумсе с Бледнолицым в битве при Темзе, мой прапрадед, даром что суровый финн, тихо заплакал. В той битве, после того, как две пули пронзили Текумсе грудь, солдаты генерала Проктора скальпировали его и обезобразили тело до полной неузнаваемости, а потом бросили в общую могилу. Терхо вышел из салуна с новым именем для новой земли.

По крайней мере, так рассказывали у нас в семье – с этими фамильными преданиями никогда нельзя быть ни в чем уверенным.