Возмутитель спокойствия. Леонид Соловьев

их были столь жалобны, что Ходжа Насреддин, не колеблясь, наделил их деньгами, достаточными для расплаты с ростовщиком. Увидев, что оставшихся денег едва-едва хватит на содержание трех мастеров, он решил, что в таком случае не стоит и связываться с мастерскими, и щедрой рукой принялся раздавать деньги остальным должникам ростовщика Джафара.

      В сумке осталось не больше пятисот таньга. И тогда Ходжа Насреддин заметил в стороне еще одного человека, который не обратился за помощью, хотя на лице его было ясно написало горе.

      – Эй ты, послушай! – позвал Ходжа Насреддин. – Зачем ты сидишь здесь? Ведь за тобою нет долга ростовщику?

      – Я должен ему, – глухо сказал человек. – Завтра я сам пойду в цепях на невольничий рынок.

      – Почему же ты молчал до сих пор?

      – О щедрый, благодетельный путник, я не знаю, кто ты, святой ли Богаэддин, вышедший из своей гробницы, чтобы помочь беднякам, или сам Гарун-аль-Рашид? Я не обратился к тебе только потому, что и без меня ты уже очень сильно потратился, а я должен больше всех – пятьсот таньга, и я боялся, что если ты дашь мне, то не хватит старикам и женщинам.

      – Ты справедлив, благороден и совестлив, – сказал растроганный Ходжа Насреддин. – Но я тоже справедлив, благороден и совестлив, и, клянусь, ты не пойдешь завтра в цепях на невольничий рынок. Держи полу!

      Он высыпал из переметной сумки все деньги до последней таньга. Тогда человек, придерживая левой рукой полу халата, обнял правой рукой Ходжу Насреддина и припал в слезах к его груди.

      Ходжа Насреддин обвел взглядом всех спасенных людей, увидел улыбки, румянец на лицах, блеск в глазах.

      – А ты в самом деле здорово полетел со своего ишака, – сказал вдруг огромный бородатый каменщик, захохотав, и все разом захохотали – мужчины грубыми голосами, а женщины – тонкими, и заулыбались дети, протягивая ручонки к Ходже Насреддину, а сам он смеялся громче всех.

      – О! – говорил он, корчась от смеха. – Вы еще не знаете, какой это ишак! Это такой проклятый ишак!..

      – Нет! – перебила женщина с больным ребенком на руках. – Не говори так про своего ишака. Это самый умный, самый благородный, самый драгоценный в мире ишак, равных ему никогда еще не было и не будет. Я согласна всю жизнь ухаживать за ним, кормить его отборным зерном, никогда не утруждать работой, чистить скребницей, расчесывать хвост ему гребнем. Ведь если бы этот несравненный и подобный цветущей розе ишак, наполненный одними лишь добродетелями, не прыгнул через канаву и не выбросил тебя из седла, о путник, явившийся перед нами, как солнце во мгле, – ты проехал бы мимо, не заметив нас, а мы не посмели бы остановить тебя!

      – Она права, – глубокомысленно заметил старик. – Мы во многом обязаны своим спасением этому ишаку, который поистине украшает собою мир и выделяется как алмаз среди всех других ишаков.

      Все начали громко восхвалять ишака и наперебой совали ему лепешки,