Чудная баба. Нина Садур

хотят. Здесь на каждого кто-нибудь охотится. Так прочерчен этот город. Все тропы испещрены. Но это не значит, что каждый будет пойман. Смотри веселей! (Замечает жадность Шамшида к сахару.) Клади сахар. Клади два куска. Клади три. Да вали, сколько хочешь! Ладно уж! Набей карманы! Люблю смотреть, как голодный и замёрзший оживает и приободряется.

      ШАМШИД. Набат. Нишалло. Набат. Нишалло. Нишалло!

      Шамшид, смеясь, целует сахар, грызёт его белыми зубами.

      Безумно прекрасная восточная песня Шамшида на таджиксом языке!!!

      ПАОЛО. Вижу, вижу, ты промёрз, ты растерян в чужом городе. Кушай и пей, кушай белую булку и пей огненный сладкий чай. Это и есть счастье. После холода – счастье. Когда кажется – никто тебя не любит. Играй спичкой с великой Вьюгой, не дрогнет никто. Но всмотрись, всмотрись в это мельтешение жизни: вот уж налито тебе, и в кирпично-красное питьё радостно рушится потолок, всем своим смехом-сияньем, размешивай, звеня, сколько хочешь – огоньки только круче завертятся. Ты под оранжевым абажуром, на венском (он вальсирует?) стуле, а миловидная типа Марья Петровна в драконах уж несёт из кухни гору оладушек тебе, смуглый красавец, лихорадочно соображая – то ли нож она получит в спину, то ли корень твоего мужества вонзится ей меж дрожащих лягвей. Но острого, острого она ждёт в свою сдобно-жертвенную тушку! О, ты не знаешь ещё, девственник на что способны зрелые русские женщины. Ведь она только что сдала своего мужа в энкавэде. Впрочем, не знаешь ты также, на что способно зрелое энкавэде. Но вернёмся к чаю. Точно так же в 41-м в засекреченной полярой экспедиции. я замерзал до смерти, но всё обошлось. Меня отогрела самка белого медведя. Спасла от голодной смерти своим молоком. Про неё написала «Правда». Белая потеряла детёныша и рухнула с нежностью на меня. Это и был мой горячий чай, друг таджик!. Только не спрашивай, что мы искали в том году во льдах Крайнего Севера. Это есть государственная тайна. За разглашение – расстрел!!! На веки веков. (Лукаво.) Тем более мы не нашли. И тем более – любые веки можно поднять.

      Паоло талдычит свой монолог, словно не слышит восточной красоты песни.

      Каждый слышит только себя

      ШАМШИД пытается изобразить мешок. Он берёт одеяло с кровати и связывает его, как мешок.

      ШАМШИД (по-таджикски). Мешок. Это мешок. (По-русски.) Скажи, старик, вот – это что по-твоему?

      ПАОЛО. Положи одеяло. Отгадай лучше, что я люблю больше всего на свете? Правильно – я люблю искать обмороженными губами тугие соски в тяжелопахнущей, рыжеватой от потёков мочи шерсти, слышать тяжёлый стук крови в висках и нежный рык матери-медведицы, которую сосут. Потом сладко дрыхнуть носом в мамину пухлую шерсть, а – пускай – мама тушой не надавит на рану в груди и – сквозную, в животе. Носом смажет кровь со снега и в глаза поцелует. Мать моя белая медвежиная оторопь. Знала ведь всё. Взяла ж. Примирилась великодушно медвежьей душой. Такая зверино-снежная мать. Наш лётчик увидел с полярного неба – из-под белого медведя торчат ноги в чёрных ботинках. И, как высшее существо, спас подмятого. Прошил шкуру пулемётом. Рыдал!!! Весь Советский Союз