Две жизни. Часть II. Конкордия Антарова

унаследовала не только мою любовь к искусству. У нее такой большой музыкальный талант, что его следовало бы отшлифовать в хорошей школе.

      – Пока я жива, – этого не будет, – четко, жестко и зло сказала пасторша.

      – От твоего и ее пения – стекла дрожат. И вообще я не желаю, чтобы Алиса осрамилась да еще оскандалила нас здесь.

      Пасторша вдруг стала походить на какую-то хищную лисицу. Ничего похожего на добродушие на лице ее не осталось. А пастор, печально глядя на дочь, медленно подошел к ней, положил руку на ее светящуюся головку и тихо сказал:

      – Храни спокойствие, дитя. У Бога много путей, какими Он призывает нас, людей. Лорд Бенедикт говорил, что люди идут путем гармонии и искусств также.

      Если Богу будет угодно дать тебе такой зов, ты найдешь свой путь. И не смогут люди противостоять Богу.

      – А я очень бы просил вас, леди Уодсворд, разрешить вашей дочери поиграть сегодня, – обратился хозяин дома к пасторше. – Если вы и ваша старшая дочь не любите музыки, то в моих гостиных вы найдете множество альбомов с видами всего мира. А также много интересных вещей, привезенных из путешествий. В саду моем немало редких цветов. Есть и оранжерея, где сейчас цветут незнакомые вам экземпляры. Судя по вашему прекрасному саду и цветникам, думаю, вы любите цветы.

      – Вы заблуждаетесь, лорд Бенедикт, – прервала Дженни. – Это тоже область одержимости папы и Алисы. Но Алиса – идол в нашей семье, мы ее обожаем, а потому выносим, конечно, все ее фантазии.

      – Мне бы очень не хотелось, чтобы Алиса играла сегодня. Но если вы уж так хотите услышать ее любительскую игру, – криво усмехнулась пасторша, – то пусть Сандра проводит нас в оранжерею. Там я, по крайней мере, не услышу ни ее игры, ни ее пения.

      На лице Сандры выразилось такое явное разочарование, что Флорентиец, с юмором в глазах, как-то особенно улыбнулся ему и что-то тихо сказал, так тихо, что даже Николай, обладавший тончайшим слухом и стоявший рядом с Сандрой, не расслышал. Сандра незаметно вздохнул, крепко пожал Флорентийцу руку и сказал дамам, что постарается увести их так далеко, чтобы ни бас пастора, ни сопрано дочери, ни тенор хозяина дома до них не долетели.

      Услышав о теноре, дамы, казалось, несколько заколебались, но было уже поздно. Флорентиец указал Сандре путь в оранжерею и попросил, чтобы обратно он провел дам через левое крыльцо прямо в желтую гостиную и занял бы их альбомами и картинами. Хозяин проводил дам в сад, закрыл балкон и задернул плотную портьеру.

      – Я очень смущаюсь, папа, – прильнув к отцу, сказала Алиса.

      – Полно, дитя. Ты ведь знаешь, что стоит тебе прикоснуться к клавишам – и Бог в тебе просыпается, и ты забываешь все. Играй и пой, как всегда. Не думай о похвале или награде. Думай, какое выпало тебе сегодня счастье: воспеть перед Богом соединение двух прекрасных людей. Воспеть их всем сердцем, любя и желая усеять для них землю цветами, как сказал Сандра. Пой и играй им песнь торжествующей любви. Не всем дано петь свою песнь любви. Кто-то должен петь ее для других, нося в сердце