Москва и москвичи. Избранные главы. Владимир Гиляровский

трущобный мир на Грачевке и Цветном бульваре…

      Я шагал в полной тишине среди туманных призраков и вдруг почувствовал какую-то странную боль в левой ноге около щиколотки; боль эта стала в конце концов настолько сильной, что заставила меня остановиться. Я оглядывался, куда бы присесть, чтоб переобуться, но скамейки нигде не было видно, а нога болела нестерпимо.

      Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.

      – Заморился, отдохнем… Ни живой собаки нет…

      – Эх, нюня дохлая! Ну, опускай…

      Крайние в группе наклонились, бережно опуская на землю среднего.

      «Пьяного ведут», – подумал я.

      Успеваю рассмотреть огромную фигуру человека в поддевке, а рядом какого-то куцего, горбатого. Он качал рукой и отдувался.

      – Какой здоровущий был, все руки оттянул!

      А здоровущий лежал плашмя в луже.

      – Фокач, бросим его тут… а то в кусты рядом…

      – Это у будки-то, дуроплясина! Побегут завтра лягаши по всем «хазам»…

      – В трубу-то вернее, и концы в воду!

      – Делать, так делать вглухую. Ну, берись! Теперь на руках можно.

      Большой взял за голову, маленький – за ноги, и понесли, как бревно.

      С. Мухарский. «Как изменились времена!»

      Я – за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик перестал. Журчала вода, стекая по канавке вдоль тротуара, и с шумом падала в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку. Вот у нее-то «труженики» остановились и бросили тело на камни.

      – Поднимай решеть!

      Маленький наклонился, а потом выпрямился:

      – Чижало, не могу!

      В участке

      – Эх, рвань дохлая!

      Гигант рванул и сдвинул решетку.

      «Эге, – сообразил я, – вот что значит: „концы в воду“».

      Я зашевелился в кустах, затопал и гаркнул на весь бульвар:

      – Сюда, ребята! Держи их!

      И, вынув из кармана полицейский свисток, который на всякий случай всегда носил с собой, шляясь по трущобам, дал три резких, продолжительных свистка.

      Оба разбойника метнулись сначала вдоль тротуара, а потом пересекли улицу и скрылись в кустах на пустыре.

      Я подбежал к лежавшему, нащупал лицо. Борода и усы бритые… Большой стройный человек. Ботинки, брюки, жилет, а белое пятно оказалось крахмальной рубахой. Я взял его руку – он шевельнул пальцами. Жив!

      Я еще тройной свисток – и мне сразу откликнулись с двух разных сторон.