Скамейка. Владимир Губский

Полушкин лелеял, ухаживал за ним, как кавалер за барышней, протирал ручки и кнопки управления, полировал ветошью подвижные части и агрегаты, подмазывал ползуны и направляющие поршни, тщательно подметал вокруг станка и отвозил в отвал по окончании смены вдрызг изрешечённые листы просечки. Станок был единственным и верным другом. Каждое утро, когда электроэнергия вливалась в его жилы и провода, он начинал тихо гудеть, постанывать, повышая и понижая тональность, делать пробные вздохи; потом, почувствовав в своей пасти положенный на язык тонкий лист железа, начинал работать тяжёлой и зубастой челюстью, пережёвывая и пробивая насквозь – в решето – свежую добычу. Скатывались по жёлобу в поддон похожие друг на друга, как две капли воды, тёплые металлические фигурки и радовали глаз мастера схожестью своих размеров и аккуратностью контуров, а главное – своей полезностью в каком-то большом общем деле.

      Полушкин любил свою работу потому, что любить ему больше было некого и нечего. Домашняя звенящая в ушах тишина и безлюдность существования в пустой квартире пугала Полушкина, и он старался найти себе какое-то занятие по душе. Летом было проще – отвлекала рыбалка на старых торфяных карьерах, артельный, или, как теперь говорят, корпоративный сенокос в период длинного, на всё лето отпуска, в августе – грибы и клюква, а в сентябре – поездки в соседний умирающий колхоз на уборку картофеля. Из колхоза Полушкин всегда привозил себе до двух мешков отборной картошки, поэтому свой овощ сажать перестал и запустил, забросил ещё родителями его отбитый у целины, освоенный и ежегодным трудом и потом доведённый до идеального состояния лёгкости и плодородия участок.

      Так бы и топала по пыльной дороге эта серая, однообразная жизнь одинокого человека в лучшие годы его молодости и эпохи застоя страны Советов, если бы субботним вечером не постучалась к нему в дверь такая же, в одиночестве погибающая соседка Зойка.

      И сложилась новая ячейка общества! И жизнь эта долбёжная, пустая и никчёмная будто ускорила свой водоворот, подхватила, понесла своим извечным потоком молодых и счастья не познавших людей. Всё преобразилось в квартире Полушкина: выпрямились и заиграли новыми обоями стены, выскреблись, покрылись эмалью и пёстрыми половиками полы, истощился кошачий запах, промылись света не видавшие окна и наполнили обновлённое пространство жилища смыслом и содержанием. Прошло немного времени – и вот уже детские голоса и смех зазвучали под потолком с абажуром, и лица на портретах родителей, ставших бабушкой и дедушкой, засветились тихой, спокойной радостью.

      И стало!..

      Стало, наконец-то, что-то складываться в жизни простого русского мужика. Улыбнулось и ему человеческое счастье. Продолжился род, не прервалась веками сохраняемая ниточка – от отца к сыну. Не умрёт накопленное мастерство трудового человека, не останется страна без защитника и не ступит враг на землю его!

      Но выстраданное, налаженное и хрупкое