Чистая речка. Наталия Терентьева

так.

      – Дорого… – протянула Маша. – Но я спрошу у мамы.

      Интересно, ей это действительно дорого, или она специально сказала, зная, что у меня-то вообще денег нет?

      – Ты пойдешь в столовую обедать? – спросила она.

      – Да, наверно… – как можно небрежнее ответила я. Не говорить же, что в детском доме нас бесплатно кормят обедом, а здесь не расплатишься, дорого очень?

      – А хочешь, к нам пойдем? Я только сейчас маме позвоню, предупрежу.

      – К вам?.. – Я замялась. – Не знаю…

      Да, я хотела пойти, я тут же заставила себя признаться. Иначе меня начало бы взрывать, я знаю такое. Врешь себе, и самой становится плохо, неприятно, тягостно, пока не признаешься: да, я боюсь. Или – да, мне нравится Веселухин, нравится, как он смеется, как ловко ловит мяч на физре, как смотрит на меня – нравится, и мне обидно, что он запирается с Алёхиной в подсобке, что она потом виснет на нем, но я с ним в подсобку не пойду. Почему? Пока себе честно не могу ответить, сама не понимаю, наверно.

      – Пошли! У нас точно что-то есть на обед, хотя бы суп есть наверняка. Мам, – Маша чуть отвернулась с телефоном. – Можно, я с девочкой из класса приду? А ты нас покормишь? Хорошо. Пойдем, – обернулась она ко мне.

      – Нет, я, наверно, не пойду.

      – Почему?

      Это сложно объяснить даже себе, а уж Маше – невозможно. Почему? Потому что я не хочу себя чувствовать нищенкой, детдомовской, так, наверно. Хотя наши девочки очень любят заводить романы с домашними мальчиками. С ними интереснее во всех отношениях, они не такие ужасные, как многие наши мальчики. Каждый день моются, хорошо, чисто одеты, умненькие, не так тупо шутят, многие вообще не матерятся.

      – А кем работает твоя мама?

      – Мама? Переводчик, она переводит и научные статьи, и сказки.

      – С английского?

      – Нет, с венгерского.

      – С венгерского? – удивилась я.

      – Ну да, – Маша улыбнулась. – Очень редкий язык.

      – А ты можешь что-нибудь по-венгерски сказать?

      – Я? – Маша улыбнулась и посмотрела на меня удивленно и – нет… не то чтобы снисходительно, но так, как я смотрю на Любу. – Я не знаю венгерского, это очень трудный язык… – дружелюбно объяснила она.

      Мне от ее милого дружелюбия стало совсем неловко, и я побыстрее спросила:

      – А что же она здесь будет делать?

      – Да то же, что и в Москве. Переводить. Все ведь можно по Интернету. Перевела, отослала материал, вот и все, деньги получила. Она и в Москве дома работает.

      Я обратила внимание, как Маша сказала «работает» и не поправилась. Я уже поняла – ее бабушка болеет, они из-за нее сюда приехали и уедут, когда та поправится. Но я не стала ничего говорить и спрашивать.

      – Пойдем, – Маша взяла меня под руку. – Это удобно, не переживай! У меня очень хорошая мама.

      – Я помню, – кивнула я.

      Маша удивленно на меня посмотрела.

      – Я же видела вас на рынке. Мы с Веселухиным грибы продавали. А вы с мамой у нас их купили.

      – Это была ты? А мне казалось, девочка младше была…

      – Я. И Пашка.

      – А то-то