Не любовь. Оксана Хващевская

от тех, которые девушка привыкла слышать у себя дома.

      Вот мышь заскреблась под полом…

      Вот треснули обои на стене…

      Вот кот зашевелился на печке…

      Вот скрипнул снег за стеной…

      И сверчок, который всегда жил за печкой, проснулся и подал голос…

      Все эти звуки были так непривычны, но знакомы с детства и неотъемлемы от этого места, как и все остальное.

      И Мира вслушивалась в эти звуки, и они казались ей колыбельной…

      Она вообще-то собиралась дождаться Степика, но побороть сон, наплывающий из темноты, не смогла. Веки отяжелели, глаза закрылись…

      Мира уже задремала, когда что-то ее толкнуло, словно изнутри, и она открыла глаза.

      Сердце испуганно колотилось в груди, дрожь пробегала по спине, а она даже не сразу смогла вспомнить, что же разбудило ее.

      Шаги. Она услышала шаги. Прямо за стеной домика кто-то ходил.

      Раз-два, раз-два, раз-два… – скрипел снег под ногами.

      Мирослава приподнялась на подушке и отодвинула занавеску. Она хотела разбудить бабушку, но, оказалось, старушка не спала. Согнувшись, она стояла у окна, пытаясь в нем что-то рассмотреть.

      – Бабуль, – шепотом окликнула ее девушка. Почему-то стало жутко. – Ты чего?

      Бабушка обернулась.

      – Ходзіць хтосьці па двару!

      – Кто?

      – А калі б я бачыла! Чула толькі крокі, а покуль устала, гляджу, нікога няма. Толькі варона спужалася, сарвалася з галіны, і снег пасыпаўся…

      – Я тоже слышала шаги за стеной. Зачем кому-то ходить вокруг нашего дома?

      – А каб я ведала, мая ўнучачка! Толькі нашы бабы кажуць, што на хутары бачылі агні. Відаць, зноў нячыстая сіла кружыць над дзярэўняй. І Сцяпана няма, а хата незачынена! Вой, вой! Дзе ж ён ходзіць?! – баба Нина отошла от окна и стала креститься на икону.

      Хутор был дурным местом. Гиблым. Так издавна считали в деревне. Расположенный немного в стороне, в километре от Старых Дорог, в лесу на пригорке, он будто сам схоронился от деревенских. Небольшая речушка служила своеобразной границей территории. Когда-то через нее перекинули мостик, но потом разобрали.

      Жители деревни сторонились этого места. Еще до войны на хуторе поселилось несколько репрессированных еврейских семей из Смоленска, тоже не горевших желанием общаться. Они жили обособленно, сами по себе, и не желали впускать кого-либо из местных в свой круг. Деревенские отвечали им тем же. В войну хутор сожгли. В Старых Дорогах не знали, куда подевались его жители, да и не особенно интересовались. Тогда и своих бед хватало. Но позже, когда на пепелище обосновался старый еврей и возвел новый хутор, все узнали, что он один из тех, репрессированных, врагов народа. Времена тогда были такими или сознание людей, но и после войны ничего не изменилось для него и его семьи. Их так же сторонились, с ними так же не общались, более того, как это может быть только в деревне, хутор и его хозяева постепенно обрастали слухами, сплетнями, историями. Их уединенность и нелюдимость порождали людское любопытство,