Нежелание славы. Александр Карпович Ливанов

Остановилась на миг в недоумении. Зачем столько часов, столько мастеров в белых халатах за стеклянными барьерчиками – глазами, навскидку, выстрелы: не ко мне ли? – мне всего-то нужны свои часы, свой мастер!..

      Она была модно одета, но с первого взгляда замечалось не это. Модная одежда, стало быть, была не сама по себе, тем более не «забегала вперед», а самоотрешенно служила хозяйке, подчеркивала ее молодость и красоту и поэтому не раздражала, не уводила к мужской неопределительности между собой и собственно женщиной, чего добивается большинство женщин, не родившееся со счастливой внешностью, может поэтому особенно чувствующие себя – женщинами…

      Она вызвала через кого-то мастера. Это был пожилой, лысый, добродушный толстяк, с лица которого не сходила его грустноватая приязненность. Видать, был себе на уме, знал себе цену, но считал себя обойденным в жизни.

      Женщина, завидев его, тоже улыбнулась. Видать, к этому обязывала память о прежнем, в чем-то хорошем, может даже, задушевном, разговоре.

      – Ну как? Готовы?

      – Если обещал, стало быть, готовы… Это старые часы… По сути – это целая реанимация!.. Обратили внимание? Вот, на циферблате снизу: «Париж»! Пришлось-таки потрудиться… Ведь, сознайтесь – были до меня в других мастерских? Не взяли? То-то ж… Молодым – попроще, полегче – заработать… Вымерли старые мастера! Тем – деньги деньгами, а главное – интерес к работе. Любому механизму жизнь вернуть. «Не берем», – слов таких мастер не знал! Затем – практика! Так часовщики, так слесари, так врачи… Вернуть жизнь! Интересно!.. А то – заработок. Деньги что навоз – то нет, а то воз!

      – Так, значит, будут ходить? Вот здорово… Эти часы – прабабки… А дальше не знаю… Бывало без денег – хотела продать – пожалела! Но я уж не продам! Теперь им цена выросла!

      – Как можно… Весь ваш род – в них!.. Дорожить надо! Повозился я-таки с ними. Шутка сказать, лучше бы с комода упали. Это вроде травмы – руки, ноги, хирургия, гипс… А здесь перекрутили и оборвали пружину – это удар на весь механизм! Обширный инфаркт, вот что это!.. Страшно сказать! Колеса рихтовал, ход пришлось перестроить…

      – Как – ход перестроить? – испугалась женщина.

      – Точней сказать, вернуть им ход пришлось… Насколько возможно…

      – Ну, так бы и сказали! «Перестроить» – или – «вернуть ход»: разница! Я в этом понимаю! В походке – весь человек! Особенно женщина… Я ведь балерина… Как-то вывихнула ногу, вот здесь… Гипс, всякое такое… А я лежу и думаю – если утрачу свою походку – лучше не жить! Вы знаете, у меня любимый человек есть. Я его спрашиваю: за что он меня выбрал? «За голос и за походку»! Ну, голос, по-моему, это его фантазия. А походку свою чувствую!.. Ну, как сущность свою… Я ведь балерина. Ах, да, я уже сказала!

      Толстяк с порозовевшей от приязненности лысиной слушал балерину, кивал понимающе, не отрывал взгляда от ее красивого лица. Он был счастлив. Разве ему еще что-то нужно от этого прелестного существа? Нет, он и так вполне счастлив… Пусть она со своим «любимым человеком», – а часы – его – будут тикать-тикать… Словно сам будет жить рядом