Её чудовище. Купава Огинская

но уши мои за шесть часов безостановочной болтовни конкретно опухли. Она не замолкала, даже когда мы пили чай.

      После визитов Высшего у меня была только слабость, после дорогой подруги болела голова и звенело в ушах. И в горле почему-то першило, хотя за весь день я едва ли сказала больше сотни слов… не считая, пожалуй, разговора с капитаном.

      Барон не пришел и этим вечером, заставляя меня испытывать смешанные чувства. С одной стороны, сегодня я была физически не готова делиться с ним жизненной силой и радовалась его отсутствию. С другой – мучила меня мысль, что Барона спугнула моя пьяная истерика. Да, споил меня он сам, но рыдала у него на плече я по собственной инициативе.

      Как-то странно было думать, что я напугала целого Высшего своими слезами, но вот она я, и вот его нет. Уже столько дней нет… Тут было о чем подумать.

      Утром же, с трудом заставив себя выбраться из постели, я была уже не так уверена, что Барон совсем ушел. Присутствовало странное ощущение, будто меня ночью не то чтобы надкусили, скорее – основательно пожевали. Или кто-то, не страдающий особым человеколюбием, хорошенечко меня попил.

      Сил не было, вставать не хотелось, идти в торговые ряды пополнять запасы тоже никакого желания.

      А ведь меня ко всему прочему ждали высушенные травяные сборы, что сегодня надо упаковать и подписать; смеси, которые необходимо рассыпать по конвертикам, и просто травы, из которых уже пора делать взвары.

      К счастью, завтрак помог прийти в себя.

      Горячий чай, щедро сдобренный медом, прогнал слабость и придал сил. А внушительный кусок еще теплого ржаного хлеба, за которым я не поленилась сбегать в пекарню на перекрестке, обильно смазанный сливочным маслом, вернул мне радость жизни… которую, впрочем, очень быстро выбило неутешительное осознание: поветрие только набирает силу.

      Торговые ряды, по воскресеньям всегда многолюдные, полные громких звуков, смеха и вкусных запахов, сегодня оказались на удивление тихи.

      Из целой торговой площади едва ли можно было набрать и три заполненных ряда.

      И надолго задерживаться среди этих полупустых рядов сегодня не имелось особого желания. Слишком уж гнетущая атмосфера царила на торжище, даже торговцы не спешили зазывать к себе редких покупателей, провожая их усталыми взглядами.

      Все очень плохо.

      – Ворота обещаются закрыть, – негромко, по великому секрету, вещала одна торговка остановившейся у ее прилавка покупательнице, – и карантин ввести. Говорят, вчера один из хворых помер. Вот уснул и больше не проснулся. А ночью, аккурат в полуночь, поднялся, насилу его обратно уложили. Некромантов-то у нас нет, мы же не в Гиблых лесах живем, чтобы от нежити страдать.

      Заинтересованная разговором, я остановилась у соседнего лотка с овощами и с особой тщательностью взялась перебирать салат, делая вид, что разговор меня совершенно не интересует.

      – Так уложили тогда как? – с ощутимой долей скептицизма спросила девушка, с трудом удерживая в руках уже изрядно заполненную корзину.

      На меня внимания никто не обращал. Даже хозяйка