Всё сложно. Юлия Резник

окно, в которое жалобно скребет ветка старого, еще, может быть, довоенного клена. Будто дерево просится внутрь. Прочь от разгулявшейся непогоды и несвойственного здешним широтам ветра.

      «Борька-то твой бросил свою зазнобу!»

      Рука невольно тянется к битому жизнью айфону – давным-давно пора купить новый, но я все не найду времени. Сглатываю образовавшийся в горле ком. В душе что-то екает. Не так, как поначалу, конечно. Но все же. Одно радует, в конечном счете, верх одерживает здравый смысл, и я успеваю одернуть пальцы раньше, чем те касаются поцарапанного стекла. Не хочу, чтобы даже Ленка знала, что мне до сих пор не все равно.

      Откатываюсь на кресле подальше от стола и встаю.

      Как-то резко становится душно. Я дергаю на себя оконную створку, впуская в стерильный отфильтрованный воздух офиса аромат надвигающейся грозы, и стою так долго, делая глубокие вдохи, пока свинцовую серость неба не прошивают зигзаги молний. Никакие события в жизни Борьки, который, маленькое уточнение, давно уж не мой, не стоят того, чтобы меня убило разрядом тока. И да, я в курсе, что в современных домах вероятность попадания молнии практически сведена к нулю, но во мне до сих пор живет страх родом из босоного, пахнущего прибитой пылью и луговыми травами детства. Когда, стоило начаться грозе, бабуля загоняла нас с братьями в дом, и мы сидели там в сумраке, с выключенным светом и телевизором и слушали всякие страшилки о загадочных шаровых молниях.

      С шаровой молнией я так за всю жизнь и не встретилась. Но выгорела все равно. Тому была масса причин. А началось все, конечно, с уходом Бориса.

      Возвращаюсь к столу. Беру телефон и набираю прежде, чем успеваю передумать:

      «Неожиданно».

      «Это еще чего? Перебесился. И вовремя включил голову. Чего у Победного не отнять – так это мозгов. Уж поверь, он способен отличить соску от женщины, с которой неплохо бы встретить старость».

      «Он с ней два года таскался», – устало замечаю я. К сиротливому скрежету ветки о стекло присоединяется стук дождя.

      «И не с ней одной».

      «Да, я что-то такое слышала».

      «Ты как вообще?»

      «Нормально».

      «Пока не увижу своими глазами – не поверю. Давай через час в Пино».

      С тоской гляжу в экран. Диджитал-стратегия, которую разработали мои специалисты, оставляет желать лучшего. Но вряд ли я сейчас найду какое-то свежее решение. К тому же выходной день. А я до сих пор в офисе. Какого черта?

      «Со столиком можем пролететь. Суббота. Вечер».

      «Ха! Ты, что, сомневаешься в моих способностях?»

      «Ни в коем случае».

      Из-за разыгравшейся непогоды такси приходится ждать дольше обычного. Но ехать на своих колесах в ресторан и не пить, когда душа сама того просит, глупо. Ценник на такси тоже конский. Что и неудивительно. В такую погоду больше вызовов и меньше машин. Дождь спустился такой, что того и гляди узкие улочки центра превратятся в амстердамские каналы. Ненавижу такую погоду. Она у меня, после ухода мужа, прочно ассоциируется с очередным жизненным Армагеддоном. К кому-то песец подкрадывается незаметно, а ко мне – с громом и молнией.

      Такси к месту едет целую вечность. Город стоит в нескончаемых пробках. Мой офис располагается дальше, поэтому, когда я, наконец, добираюсь, Ленка ждет меня уже за столиком.

      – Ну и погодка! – жалуюсь я. У стола с бутылкой игристого в руках возникает официант. – Я тебе говорила – ты прелесть?

      – Кто бы сомневался.

      Я усаживаюсь в роскошное кресло и на секунду закрываю глаза, приходя в себя после долгого дня и забега под проливным ливнем. Звук разливающегося по бокалам вина – самый приятный за сегодняшний день.

      – Ну, рассказывай. Знаю же, что тебе не терпится. – Прежде чем услышать сенсационную сплетню, делаю торопливый глоток. – Божественно!

      – Решила, что по такому случаю мы можем себя и побаловать.

      – За это и выпьем!

      – Угу. За то, чтобы больше никакие малолетние дуры вам на пути не встречались.

      – Нам?

      – Почему нет? Борис ведь теперь свободен. Опять же, понял многое.

      – О чем? – вздыхаю я.

      – О том, как оно – жить с девицей на двадцать пять лет младше. Все, как следует, переосмыслил и…

      – И что? Мне теперь его такого, образумившегося, принять с распростёртыми объятьями?

      – Ну, почему сразу с распростертыми? Можно помучить, чтобы походил, пообивал пороги, поунижался.

      – Где унижения, а где Победный? Да и не в этом дело.

      – А в чем?

      – В том, что я его не люблю.

      – Кака така любов? Тебе что, снова семнадцать? Брось! Вам о другом думать надо. К тому же не мне тебе рассказать. Гуляют все. К чему тогда твой максимализм?

      – Гулять, может, и гуляют. Но не все уходят. Тем более так, к другой. Обо мне ведь до сих пор говорят, как о его брошенке!

      – А что, лучше бы так гулял?

      – Иногда мне