Героиня второго плана. Анна Берсенева

врач и вам незачем хоронить себя в глуши…

      О том, что Полина сообщила ей о своих близких отношениях с незаурядным вятским врачом, Серафима рассказывать не стала. Зачем? Может, ему будет неприятно, что посторонний человек осведомлен об интимных подробностях его жизни.

      Но, кажется, он менее всего думал сейчас об этом.

      – Вы уверены, что ее действительно… Вы видели ее мертвой? – спросил он.

      – Да.

      Серафима судорожно сглотнула. Невыносимо было вызывать в памяти картину всего лишь месячной давности: нож на полу, кровь, все залито кровью, и не верится, что загадочная, как на картине да Винчи, улыбка светилась прежде на Полинином лице, которое теперь так страшно исказила смерть… Не изгладилась она еще в сознании, та картина, – все вспомнилось мгновенно, и ужас той минуты, когда Серафима вбежала в комнату Полины и увидела ее мертвой, вспомнился тоже.

      – Извините, – сказал Немировский. – Сядьте.

      Серафима и не заметила, что вскочила с лавочки. И вид у нее, наверное, стал такой, что он забеспокоился.

      – Да-да, – виноватым тоном сказала она, садясь. – Это вы меня извините, просто… Ее убили… очень жестоко.

      – Они по-другому не умеют.

      Серафима не знала, что ответить. Те двое, что убили Полину Самарину, стояли у нее в памяти так же ясно, как мертвое лицо убитой. Один из них еще мог сойти за бандита выражением тупой жестокости, но второй, безусловно, относился к тем, кого Немировский назвал «они».

      Ничего не зная о своей недолгой соседке, Серафима понимала, что та принадлежит к категории людей, занятых опасным и двусмысленным делом. Приязнь, которую она испытывала к Полине, была совершенно безотчетной, ничем не подкрепленной – это был просто восторг перед явлением загадочной ее красоты. И смерть ее тоже явилась в чистом виде, вне зависимости от всего, что могло быть связано с Полиной, и такое неприкрытое, голое, жестокое явление смерти ужасало особенно.

      – Она работала на них за границей, а потом они ее убили, – сказал Немировский. – Я понимал, что этим кончится, но остановить ее не сумел. Да она и сама все понимала, – добавил он, помолчав. – Видимо, нельзя уже было остановиться.

      «Вы совсем не обязаны мне что-либо объяснять», – хотела сказать Серафима.

      Но тут же подумала, что такие слова могут его обидеть, и промолчала.

      – Что ж, спасибо, – сказал Немировский. – Я пойду.

      – Куда? – спросила Серафима.

      – В минздрав. Надо получить назначение на работу.

      – То есть вы не уедете обратно?

      Тут же она подумала, что вопрос прозвучал как-то радостно. Радость была сейчас совершенно неуместна, и Серафима смутилась.

      – Не знаю, – пожал плечами Немировский. – Как решат.

      «Мне все равно», – этих слов он не произнес, но в его глазах они видны были ясно. Как листья, вмерзшие в лед.

      – Но не с чемоданом же вам идти в минздрав, – сказала Серафима.

      – Почему? Можно и с чемоданом.

      Чемодан был и небольшой, и неказистый – потертый, с тусклыми