Свистулькин. Александр Прост

неторопливо отыскал мадеру, после чего с некоторым недоумением осмотрел запечатанную бутылку.

      – Штопор, – сказал он. – А впрочем… Водка? – взял он в руки графин.

      Екатерина Александровна молча кивнула.

      – Анисовая?

      Екатерина Александровна кивнула опять.

      – Превосходно, – Александр Андреевич взял стакан, зачем-то с силой дунул в него, наполнил до трети и деловито выпил, ритмично двигая кадыком.

      – Саша, что с тобой?

      Аплечеев словно ждал этого вопроса, он заговорил, непонятно, но с большим напором:

      – Не уймется старый черт. И речи дурные. Ведь глупость. Глу-по-сть! Долг. Что долг? Надо же разбирать. Кому прибыль, коли погублю будущее свое, службу, старания, труды пущу прахом? К чему? Плетью обуха… И ведь как живой, только просвечивает немного… и не поверит никто…

      – О чем ты, Саша?

      Аплечеев замолчал, налил еще водки и выпил, страдальчески морщась.

      – Пустяки. Пойдем спать, – он взял со стола фонарь и прошел мимо Екатерины Александровны.

      Она следовала за ним. Возле дверей в спальни Александр Андреевич хотел вернуть супруге фонарь.

      – Я хочу побыть с тобой, – отрицательно качнула головой Екатерина Александровна.

      Аплечеев молча пропустил жену в спальню.

      Он опустился на колени и собрал бумаги, несколько раз менял листы местами, придерживаясь какого-то порядка. Екатерина Александровна хотела было позвать прислугу, но передумала и, как могла, промокнула чернила дряхлым халатом мужа, еще прежде назначенным ею в тряпки.

      – Придвинь мне кресла, – попросила Екатерина Александровна, когда он закончил.

      Аплечеев, по-прежнему молча, подвинул к изголовью кресло, задул свечи, погасил фонарь и лег в постель. Сработала ли водка или крепкое душевное устройство – но, как ни поразительно, уже спустя несколько минут он крепко спал, иногда всхрапывая. Екатерина Александровна устроилась в кресле в полной решимости не смыкать глаз до утра: она опасалась нового приступа у мужа и хотела встретить его бодрствующей. Однако Екатерине Александровне в ту пору было только двадцать лет, и юное тело довольно скоро взяло верх. Когда она проснулась, словно вынырнув из глубокого сна, за окном ярко горел давно наступивший день, а мужа уже не было ни в постели, ни в доме.

      III

      Верескин после убийства Свистулькина выскочил из комнаты и одним махом скатился по лестнице на этаж. Тут Иван Никифорович сообразил, что оставил дверь открытой, и остановился, не решаясь вернуться и не решаясь уйти. Только теперь он заметил, что весь покрыт кровью. Шинель можно было снять и вывернуть подкладкой наружу, но кровь на белых лосинах просто била в глаза. Иван Никифорович вспомнил о лохани с водой возле постели жертвы и все-таки поднялся обратно. Он крался с еще большей осторожностью и тщательно прикрыл за собой дверь, избегая малейшего скрипа. В сереющем вечернем свете тело убитого казалось грудой старого белья, подкрашенного красным. Быстрые тревожные мысли об испачканной