Магеллан. Часть II. Егерь. Евгений Юрьевич Ильичев

скомандовал он и начал укладывать в свой горб тарелку, волшебный шар и своего черного идола.

      Начал он с хорошей новости. Вероятно, была и плохая, но озвучивать ее Герман не спешил.

      Быстро собравшись, мы вновь вышли на тракт. На этот раз егерь усадил меня в импровизированные сани. Когда только успел смастерить? В берлоге я выспался, и потому меня не укачивало. Весь следующий день мы упорно продвигались на север, следуя бесконечно долгим изгибам тракта. Герман по-прежнему не позволял мне идти пешком – было очевидно, что своим ходом быстро идти я не смогу. В таком одеянии (а полушубок егеря укрывал меня с головой) я мог разве что стоять, слегка качаясь, и то не в полный рост, настолько тяжела была егерская одежда.

      Герман упрямо двигался вдоль тракта, периодически останавливаясь, чтобы прислушаться к морозному утру. Дорога по-прежнему уходила на север. Шло время, а для меня картина мира не менялась вовсе. Лес как стоял стеной по обе стороны от тракта, так и оставался стоять. Только егерь различал какие-то вешки, очевидно, оставленные им по пути в курень. Время от времени он начинал говорить, как мне казалось, сам с собой. Судя по тону, отчитывал себя.

      – Дурак старый. Кому чего доказал? Мог и пацана забрать, и патроны не отдавать. Что ж ты за тряпка-то такая, а, Герман?

      Собственно, именно тогда я и узнал, что егеря зовут Германом. Позже я также узнал, что он частенько общается сам с собой. Сказывалось его профессиональное прошлое. Но тогда мне эта его манера поведения показалась странной. Сам я не видел, чтобы кто-либо из сотрапезников водил беседы со своим я. Максимум в обращении к богам, ну, или если выругаться нужно было. Герман же все происходящее комментировал вслух, словно диктовал для кого-то. Частенько такие беседы были направлены на тех, кто окружал его. Так он указывал своим спутникам на их ошибки, не прибегая к обращению к конкретным людям. Но все это я узнал много позже. А тогда, укутанный в его полушубок, я просто ехал в санях и дивился его выносливости.

      – Зря стрелял! – пенял он сам себе, тяжело дыша. – Могли услышать как те, так и эти. И эти наверняка услышали, коли погоня.

      Егерь внезапно остановился и, обернувшись, обратился уже ко мне:

      – Сколько в доме винтовок?

      Я не понял вопроса. Мне было неизвестно это слово – «винтовка».

      Герман не унимался:

      – Винтовка? Автомат? Ружье? Должно же у Курьмы быть оружие! Сколько у него стволов?

      Я лишь беспомощно хлопал глазами. Герман же, наконец сообразив, снял со спины свою корявую железную палку и показал её мне.

      – Это – винтовка. Она стреляет. У Курьмы есть такие же?

      Корявую палку я видел впервые, поэтому смело замотал головой. В курене я таких палок ни у кого не видел. Хотя, если разобраться, я мало что видел в курене на тот момент. Жизнь моя протекала в основном в хлеву. А чего там увидишь особенного? В поля меня не брали, поскольку мал еще был, а из дома выгнали две зимы назад. Несколько раз я видел, как сотрапезники уходили на охоту. Обычно они собирались