Иногда. Альго Мира

как я без тебя? – Виталий искусал губы в кровь. Хотелось кричать и швырять горшки герани на пол. Ей хорошо! А ему нет. Она жива! Но не с ним…

      Он прочёл ответ:

      – Также, как и со мной. Ведь я в твоём сердце. И в детях, которые у тебя родятся, буду я.

      – Но ты не увидишь внуков! Ты не дождалась их. И в этом виноват я.

      – Я их ещё увижу. Я знаю точно. А ты ни в чём не виноват. Я тебя торопила, просила их для себя, а ты не был готов. Да, я их очень хотела. Но я могла бы родить ещё пятерых детей, но не родила. Представляешь, сколько бы у меня тогда было внуков. Но я стала требовать от тебя того, чего ты не мог дать. Прости меня.

      Виталий охнул и застучал по дисплею:

      – Отец приходил на похороны. Он сказал, что отец и что ты не разрешала видеть меня. Это так?

      Ответ был долгим – всё горело и горело, что мама печатала. Виталий ходил и смотрел на экран. Смотрел и ходил. Минуты казались такими длинными, как в детстве в очереди к зубному, где ему выдирали второй зуб. Когда выдирали первый, время пролетело быстро – он носился по коридорам. Но во второй раз бегать не получилось – дрожали коленки, да и он сам, а мать его держала за руку, да ещё и шлёпнула, когда он хотел убежать. О, как он злился! И сколько злился! До самой её смерти. Которой не было?

      Сообщение появилось. Большое сообщение:

      «Да, здесь я тоже виновата. Я не смогла простить его, когда он ушёл к другой женщине. Та родила троих детей, и он не хотел тебя видеть. Целых тринадцать лет. Тебе было пятнадцать, когда он вышел со мной на связь. И я запретила. Запретила из-за тех бессонных ночей, когда я была одна, а ты болел. Запретила из-за тех вечеров, когда назавтра у нас не было даже хлеба, а он не платил алименты. Запретила из-за того, что когда тебя первый раз побили, я не смогла дать отпор обидчикам, и тебя побили второй раз, а потом и в третий. И били до тех пор, пока ты не занялся боксом. Но это прошло долгих два года. Запретила потому, что любила его одного, и он оказался единственным мужчиной в моей жизни, который не хотел тебя видеть целых тринадцать лет. А меня не захотел никогда. Да, это была слабость. Да, это была обида. Да, это была ненависть. А на этом месте могла цвести любовь. И пусть в пятнадцать лет ты бы узнал отца, но тогда ты бы узнал и о том, что я тебе всё это время лгала, лгала о том, что он умер в командировке, и нет даже могилы. Я виновата. Очень. Но это понимаешь только, когда на грани жизни и смерти. А после смерти – особенно хорошо. Прости, сын мой. Прости. Я так много тебе не дала.

      Не кори себя за петлю или не купленную землю. А особенно за внуков. Ты мне дал так много, что даже не можешь представить. И я тебе благодарна за это. Очень. Жаль, что я поняла это слишком поздно».

      Виталий читал и плакал. Плакал и читал вновь. Прежде чем он смог написать ответ, прошло несколько часов:

      – Мама, я плачу.

      – Почему?

      – Мы столько всего не успели…

      – Что?

      – Столько всего сказать друг другу. Я никогда не говорил тебе, что люблю тебя.

      – Несмотря на столько лжи, которую я принесла в твою жизнь?

      – Это в тебе говорила любовь.

      – Нет, это во мне говорил эгоизм. Но он уходит перед смертью, стирается