Детектив на пороге весны. Татьяна Полякова

а даже прикрыли лаз фанеркой!

      Юра аккуратно переставил фанерку и полез в отверстие.

      – Посветите мне!

      Анфиса послушно светила.

      – Дайте руку!

      Анфиса переложила фонарь и протянула руку.

      Он сильно дернул ее, и Анфиса выскочила в какой-то следующий подвал, темный и вонючий. Пахло плесенью и гнилыми досками.

      – Где мы?!

      Он ничего не ответил, взял фонарь и посветил по сторонам.

      Какие-то пустые полки, куча тряпья на полу – Анфиса вздрогнула и спряталась за него, – кипы старых журналов, сложенные корешками наружу. В стене были сделаны ступеньки, и Юра уверенно, как к себе домой, полез по ним вверх.

      – Не отставайте, Анфиса.

      – Где мы?!

      Он поднялся на две ступеньки, уперся руками в потолок и как будто откинул его в сторону. Еще одна крышка!

      – Вылезайте, Анфиса! Ну! Последнее усилие!

      Следом за ним она выбралась в тесное помещение, заставленное бочками, досками, заваленное перевязанными бечевкой старыми газетами. В углу были кучей составлены какие-то лыжи, а под низким потолком громоздились санки с оторванной спинкой.

      Все это было… до странности знакомым. Словно уже виденным однажды и давно позабытым.

      Пошарив рукой, он толкнул дверь, что-то зазвенело, упало и покатилось, и они оказались на улице, где было светло и радостно от луны, где воздуха – сколько угодно, где не пахло плесенью и мышами, и над головой не было сводчатого потолка.

      – Юра!

      – Мы на нашем участке, – быстро сказал он. – Это старый погреб. Мы никогда им не пользуемся. Что это вы? Не узнаете?

      Анфиса смотрела на него во все глаза.

      – Старый погреб?! Наш участок?!

      – Вон там дом, – он показал рукой на веселые огни за деревьями. – Вон беседка. Узнали?

      Она молчала. Он вздохнул.

      – Ну что? Покурим?

      Шел дождь, и на улице было серо и как-то сумрачно, хотя довольно рано. В такие дни, как писал когда-то очень любимый Алексей Толстой, «особенно не хочется жить».

      Вот Анфисе и не хотелось – следом за героями «Хождения по мукам». Настроение такое нагрянуло и придавило. Чувство юмора и даже некоего ухарства, свойственное ей, а также неловкость перед бабушкой, которая отродясь не поддавалась унынию, не позволяло Анфисе признаться себе в том, что жить ей действительно не хочется.

      Она позвонила на работу Илье Решетникову – господи, она еще и о нем думает! – и сказала жеманной секретарше, что задержится.

      Секретарша, будь она неладна, пролепетала, что все передаст.

      – Это Анфиса Коржикова. Точно передадите? – настойчиво переспросила Анфиса.

      – Да-да! Ну конечно, конечно, я все передам, как же иначе! Я всегда и все докладываю! А кто это?

      – Анфиса Коржикова, – произнесла Анфиса почти по слогам.

      – Алиса Мурзикова, – повторила секретарша, – я все записала и передам.

      – Понятно. Спасибо.

      Дождь все шел, стекал по лобовому стеклу, «дворники» мерно постукивали.

      Жить