Саги зала щитов. Кюна волчица. Арсений Михайловичь Зензин

дела. Согласна ли ты с моим условием?

       Не найдя в себе сил даже разомкнуть губы, Хортдоттир лишь кивнула в ответ только что приговорённому её же словом отцу.

      – Быть посему, Хольмганг, не ранее второго дня, – громогласно объявил ярл, устало опускаясь на своё кресло. А Сольвейг двинулась на выход, стараясь высоко держать голову, чувствуя на себе сотни ошалевших взоров. Кто-то с силой схватил её за руку почти у самых резных створок чертога. Это оказался Льёт.

      – Ты чего творишь, кровь совсем глаза застила? – зашипел ульфхендар. Но тут же был отдёрнут Фиральдером, истово зашептавшим что-то на ухо берсерку. И чем больше говорил цверг, тем сильнее вытягивалось лицо Льёта, в итоге отпустившего руку воительнице, не иначе прозрев благодаря мудрости гнома. Но Сольвейг было всё равно, она просто ушла, оставив позади пир, как и большую часть своей души.

       Кровавая кройщица, обойдя легендарный чертог, надолго замерла, глядя на высокую полосу пламени от одной скалы фьорда до другой, расчертившую берег сразу за причалами и корабельными сараями. Там, надрывно треща брёвнами и плюясь искрами, отходила земля, сбрасывая ледяные оковы, дабы, поддавшись вскоре лопатам и заступам, принять в себя основание новой стены, что убережет городище от врагов, вознамерившихся напасть со стороны моря. Более никого не надо было убеждать в её необходимости, Йоль расставил приоритеты для народа Фьордфьёлька, развязав, наконец, Хортдоттир руки, ведь именно ей и доверил будущие укрепления ярл.

       Долго стояла рыжая воительница, глядя на пляску огня, обдаваемая, не смотря на холод зимней ночи и расстояние в двадцать шагов жаром высокого пламени, лижущего мерзлую землю, отчётливо ощущая, как внутри неё что-то тоже словно выгорает, оставляя сосущую пустоту. Лишь под утро Сольвейг вернулась домой, но не в ярловы чертоги, а в свой родной дом: небольшое каменное строение с непропорциональной крышей, одной стороной стропил лежащей на земле, расположенное меж зала щитов и обнесённым плетнем ристалищем.

       Холодом давно не топленого очага встретили её родные стены, разделённые перегородкой на две клети. Иней покрывал развешанные тут и там полки да шкуры, резные столы и стулья вместе с двумя кроватями: её и родительской. Около получаса она, обливаясь ругательствами да поминая троллей, провозилась с давно отсыревшими дровами, ни в какую не желавшими гореть, но отлично чадящими, пока, наконец, не занялось пламя. А после забралась на отцовскую кровать, укрывшись огромной шкурой медведя-людоеда, некогда поверженного Хортом. Прикрыв глаза, кровавя кройщица вызывала в памяти образ отца, стараясь призвать его дух из чертогов Вальхаллы, дабы спросить, верны ли её решения.

       Сольвейг не знала, сколько прошло времен, и сколько изрубила она древесных стволов, покуда не схлынула кровавая пелена, затмившая разум. Тяжело переведя дыхание, кровавая кройщица отстранённо взглянула на дело рук своих, кучу порубленных гномьей сталью деревьев и застилавшие снег ошмётки