О тех годах. Ирина Ильфант

Немцев пустили.

      Старик покачал головой и пошел вдоль улицы.

      – А где люди-то? – крикнул вдогонку Илья.

      Старик оглянулся, еще строже на него посмотрел.

      – Люди? Кто обмывает, кто хоронит. Нашлась всем работа. Сколько загинуло людей! Ворвались немцы, палят по окнам!

      – А где же сейчас немцы?

      – Ушли в другую деревню,– махнул старик рукой и похромал дальше.

      Щупленький и согнутый годами старик, подошел к самому танку и ласково похлопал его по броне:

      – Во-о какая! Так вдарит, что чертям тошно станет. Он, немец-то, хитер, врасплох напал на нас. А теперь, наши соберутся с силой, да как ахнут, аж пыль от них полетит во все стороны.

      Старик подошел поближе к Илье:

      – Сафроныч вас ругал, но вы на него не обижайтесь. Он потерял своего друга. Когда началась стрельба, Петр Сергеич спросил у дочки, кто стреляет. «Немцы»,– ответила она ему. «На нашей земле, – говорит, немцы? Быть такого не может!». Взял берданку и потопал. Дочка за ним, да куда там, не удержала его. А немцы уже у дома стоят. Стреляют по окнам. Снял берданку Петр Сергеич, вскинул на руку и пошел прямо на них. Смотрю на него из-за хаты, а он шаг отбивает – солдат старый, бывалый. Немцы видно оробели, глядят на него. А он, как на параде и немцы пятятся задом. Знали мы все, страшен был Петр Сергеич в гневе своем. Вскинул он берданку к плечу и выстрелил. Один немец завизжал и упал. Остальные в упор из автоматов изрешетили Петра Сергеича.

      Вернулся хмурый Сафроныч:

      – Пойдем, командир. Это тебе надо видеть. Злее будешь с немцами воевать потом.

      Шевчук вошел со стариком в хату. Переступил порог и замер. На полу лежат вряд четыре трупа. Крайний справа – еще не старый мужчина, видно, глава семьи. У него строгое, спокойное лицо, один глаз полуоткрыт, как будто он подсматривает. Рядом с ним, чуть на боку, словно шепчет ему что-то на ухо, старуха, видимо его мать. В середине мальчишка лет семи, он похож на спящего и только бледность, да запекшаяся кровь у виска говорили, что это не сон. Возле мальчика лежала белоголовая девочка лет трех. Кто- то сложил ей ручки на животе. Скупой луч солнца падает ей на лицо, делая его светлым, будто не желая соглашаться с не нужной смертью.

      А над ухом Ильи – голос Сафроныча:

      – Сидели и обедали. Скосил подлый немец всех из автомата. Мать осталась, рожает в соседнем доме. Рожает с испугу.

      За окном урчат моторы танков. А Шевчук стоит, как окаменевший. Вздыхают и плачут женщины, набившиеся в избу. Но что он может им сказать? Он вышел, ему доложили, что взвод танков, которые были выделены для охранения, уже ушел вперед. Тронулись и остальные танки. Насупясь, стояли женщины, а за юбками прятались ребятишки. Илье хотелось скорее уйти от дома, в котором он видел трупы. Вдруг его машина резко затормозила. По дороге, прямо к танку, шла женщина. Волосы у нее были растрепаны, а глаза обезумевшие. На вытянутых руках она несла мертвого ребенка. Сбоку, вцепившись за юбку матери, семенил босыми ногами мальчик лет трех.

      – Зачем вы их пустили сюда? Зачем пустили убийц? – кричала она, глядя Илье в лицо страшными глазами.

      – Зачем?