Перемена погоды. Алёшка Емельянов

зерно или клубень,

      тогда вырастают культуры, сады.

      А спермии сеют в постелях и клубах,

      и так появляются дети-цветы.

      От слова рождается ссора иль ода,

      тогда и кустится, ветвится процесс

      в любую погоду средь часа и года.

      Всему агроном – ангелок или бес.

      Когда ж в котлован вдруг кирпичик кидают,

      растут небоскрёбы, как луг, сорняки.

      При этом лачуг своих не покидают

      бедняцкие семьи, скопцы, старики.

      Так город крупнеет и ширится всюду,

      с утра до заката рабочего дня.

      И эту бетонно-стеклянную груду

      с тоской подасфальтною держит земля…

      Пышноволосая

      О, пышноволосое, тёплое чудо!

      Примерная дива в купюрных мечтах.

      Зазноба со стойкой и бархатной грудью,

      что в сетчатых скобках, прилипших вещах.

      Забавница милая, ангел любезный

      в атласных подвязках и лентах сухих,

      со стогом соломенным и легковесным,

      собой развевает живые духи.

      Кудрявоголовая, мягкая ярка.

      Знаток прикасаний и песен, и мод.

      Укромноголосая, будто подарок,

      чей вкрадчивый голос, как липовый мёд.

      Мне льстит это зрелище, что распрекрасно!

      Изгибы манящи, хоть грешен их вид.

      Я в этом спектакле участник всевластный,

      калиф, что на час от печалей укрыт…

      Полине Ъ.

      Костлявые ветки зимы и сугробы

      Шагаю вдоль тёмных, подлунных покроев,

      мотая свой клетчатый шарф поплотней.

      Снежинки порхают бриллиантовым роем,

      ложась на прохладу графитных теней.

      Снежок не засыплет и не обесцветит

      все эти накладки от древ и домов.

      На них фонари многосолнечно светят,

      как посохи старцев, друидов, отцов.

      Сугробы – почти карамель, что застыла,

      стекая с деревьев в наземную жизнь;

      оплавленность, творог иль пенное мыло,

      как будто б их белые листья слились.

      Все белые кучи – вулканы и сопки,

      а ветки – дымы, что зависли в зиме,

      что в сильном морозе колючи и ломки,

      что скрипло мне машут в большой полутьме.

      Петляю по скользи, хрустящему снегу,

      меж пышных наносов, бугров, мерзлоты,

      в какой-то январской и истинной неге,

      мечтая войти в кров, где ужин и ты…

      Но это несбыточный рай и надежды.

      Душа домурчала и в лето ушла.

      Теперь ты уже не со мною, как прежде.

      А впрочем, моей и тогда не была…

      Просвириной Маше

      Крыжовник в корзине с вишнями. 1918 г.

      Герой двух боёв с монархистским движеньем,

      с большим пистолетом в чудной кобуре,

      читает Устав