Перемена погоды. Алёшка Емельянов

редька на грязи сырой,

      как липкая мерзость средь сорных газонов.

      Живущая в старице водной глуши,

      в стоячей трясине вкушает кислоты.

      Ах, где же та цапля – спаситель души,

      что эту ужасную живность проглотит?

      Оральные грёзы

      От мягоньких пяточек миленьких стоп,

      и вверх поднимаясь до икр и чресл,

      до устья, где очень округлая попь,

      до места, что мнёт раздвоением кресла,

      до капли изюма, до гладкой спины,

      до рук, локотков и концов маникюра,

      до млечно-медовой, густой пелены,

      до плеч бархатистых, из ноток велюра,

      поздней, повернув, дивный ракурс сменив,

      стремясь так до чрева, до шеи и лика

      от самого низа и выбритых нив,

      от каждой узорчато-женской улики,

      от вкусненьких пальчиков гладеньких ног

      до сочной бороздки, до персей, двух чашек,

      слегка оголив подтекающий рог,

      мечтаю Вас вылизать, скромная Маша!

      Просвириной Маше

      Плюшевая девушка

      Ты – самочка кролика млечного цвета.

      Люблю целовать, гладить и обнимать,

      особенно, если метель вьёт с обеда,

      когда нет желанья постель покидать.

      Игрушка поэта с пуховым начёсом,

      со зреньем небесным, как чистая высь,

      с порою прохладным иль тёпленьким носом,

      с игривой походкой, что радует низ.

      Фруктовая лакомка с чайным уклоном.

      Забавный зверёк, что чарует в тиши,

      всегда говорящий, с приятнейшим тоном,

      чьи лапки, повадки всегда хороши.

      Ты – дивная особь, почти полузайка

      в расчёсанном, чистом и ровном меху.

      С тобой я без маски, корысти, утайки.

      Ты – лучший питомец на этом веку!

      Просвириной Маше

      Рефлексия на Марию

      Хоть нет тебя рядом средь дна и вершин,

      но бродят во мне уже месяц десятый

      от стоп до пупка, до макушки, души

      фантомные пазлы приятных объятий…

      Чужды этажи и народы, дела!

      А внутренний призрак роднее и ближе.

      Он ищет твой дух, что с собой увела,

      который в тебе так неведомо дышит.

      Все гроздья шиповника – время с тобой.

      А всё остальное – листва и колючки.

      Весь город – густой и пустой сухостой,

      все люди, как куклы, а улицы – кучки.

      Лишь ты тут душевница, светлый массив,

      наследница рода святых мукомолов,

      чей мельничный стаж так велик на Руси.

      Ты – истина в этой стране брехословов!

      Поныне блуждает во мне лёгкий свет,

      а аура гаснет и ищет ответность,

      знакомое тело, любимый портрет.

      Но где-то вдали убежавшая нежность.

      Во снах ты со мной, и порой