Цукерман освобождений. Филип Рот

долларов. Я говорю о настоящих викторинах, не об угадайках и не о благотворительных программах, куда попадают только парализованные или безногие. Полмиллиона долларов в неделю, однако в золотые деньки, с тысяча девятьсот пятьдесят пятого по пятьдесят восьмой, не было ни одного еврея, получившего больше ста тысяч. Для евреев был установлен предел выигрыша, и это в тех программах, где почти все продюсеры сами были евреями. Чтобы сорвать банк, нужно было быть гоем вроде Хьюлетта. Чем больше ты гой, тем больше куш. И это на программе, которую делают евреи. Вот из-за чего я до сих пор бешусь. «Я буду учиться, я подготовлюсь, и, может, мне повезет». Знаете, кто это сказал? Авраам Линкольн. Настоящий Линкольн. Его я и процитировал на всю страну по телевидению, в первый же вечер на шоу, прежде чем уйти в кабинку. Я и знать не знал, что, поскольку мой отец не губернатор Мэна, а я не учился в Дартмутском колледже, шансы у меня совсем не такие, как у моего соседа, и через три недели меня спишут в утиль. Потому что я, видите ли, не общался с природой в лесах Мэна. Потому что, пока Хьюлетт просиживал задницу в Дартмутском колледже, учась лгать, я два года служил своей стране. Два года на Второй мировой, а потом меня еще и в Корею забрали! Но все это есть в моей книге. А войдет ли это в мюзикл – да как? Взгляните в лицо фактам. Вы знаете эту страну как никто. Есть люди, которые, едва пойдут слухи, что я работаю над тем, над чем работаю, с Марти Пате, надавят на меня, и он мне даст от ворот поворот. Я не исключаю даже, что телеканалы предложат отступного. Или что Федеральная комиссия по связи его отстранит. Может, и самого Никсона подключат, чтобы его остановить. Меня представят как психически нездорового, как помешанного. Вот что они скажут Марти, чтобы его отпугнуть. Вот что они говорили всем, включая меня, включая родителей моей дурочки-невесты, включая, наконец, членов специального комитета при Палате представителей Соединенных Штатов. Вот что происходило, когда я отказался смириться с тем, что меня безо всякой причины свергли всего через три недели. Бейтман чуть не рыдал – так он беспокоился о моем душевном здоровье. «Знали бы вы, какие мы вели беседы о вашем характере, Алвин. Знали бы, каким сюрпризом для нас стало то, что вы оказались не тем надежным парнем, каким мы все вас считали. Мы так о вас беспокоимся, – говорит он мне, – что решили оплатить вам помощь психиатра. И хотим, чтобы вы посещали доктора Айзенберга до тех пор, пока не излечитесь от невроза и снова станете самим собой». – «Полностью поддерживаю, – говорит Шахтман. – Я хожу к доктору Айзенбергу, почему бы и Алвину не походить к доктору Айзенбергу. Наша контора не станет экономить пару жалких долларов, рискуя душевным здоровьем Алвина». Вот так они собирались меня дискредитировать – выставив психом. Ну, эту песню быстро сменила другая. Потому что, во-первых, я не собирался лечиться у психиатра, а во-вторых, я хотел получить от них письменное соглашение, гарантирующее, что сначала у нас с Хьюлеттом будут три недели подряд ничьи, а потом я ухожу. А через месяц, по просьбам зрителей, реванш, в котором