Сталинград. Энтони Бивор

немецких генералов тоже считали, что союзники плохо вооружены, плохо обучены и в целом совершенно не готовы к боевым действиям на Восточном фронте.

      Риторика Рундштедта, конечно, высокомерна, но его мнение подкрепляется и другими источниками. Это дневники и письма, а также протоколы допросов, проведенных советскими следователями. В них судьба рядового и младшего командного состава союзных армий предстает с мучительной, а порой и трогательной отчетливостью. Капрал Иштван Балош служил в венгерской моторизованной бригаде, которая отбыла из Будапешта 18 июня, «среди всеобщего молчания, под звуки трубы».[150] Они направлялись в залитую кровью Россию… «Матерь Божия, спаси Венгрию! – писал в своем дневнике Балош, три месяца спустя погибший на берегу Дона (дневник был обнаружен на его теле и отправлен в Москву). – Молись за нас и защити от всех напастей! Аминь!» Настроение отправляющихся на фронт солдат было разным: тоска, извечный страх перед бескрайними русскими степями и минутные вспышки лихорадочного оптимизма. «В одних воинских эшелонах звучали бравурные песни, – вспоминал другой венгр. – Солдаты и офицеры пили вино, и все веселились. Никто не представлял себе, что же такое на самом деле представляет собой война».

      Через пять дней состав, в котором ехал Балош, оказался на местах прошлогодних боев. «Повсюду до сих пор можно видеть ржавые русские танки. Глядя на них, мы со страхом представляли себе, как этот “красный ад” вторгается в Венгрию. Слава богу, его остановили. Мы твердо убеждены в том, что сможем отвратить от Европы красную угрозу». 1 июля в Ивановке венгерские солдаты впервые в жизни услышали артиллерийскую канонаду. «Повсюду вокруг виднелись остовы сожженных германских машин. Неужели военное счастье начинает отворачиваться от немцев? Молю Господа о том, чтобы удача оставалась с нами, несмотря на отдельные поражения», – писал Балош.

      Подавляющее большинство солдат союзных армий составляли призывники, из которых по крайней мере половина не знала грамоты, а не то что технического прогресса. Они впадали в панику от танковых атак и воздушных налетов. Ежедневного денежного довольствия, как признался на допросе один румынский офицер-кавалерист, попавший в плен, хватало только на то, чтобы купить литр молока.[151]

      Боевой дух венгерских солдат отнюдь не поднимало то, как обращались с ними их офицеры. Обоснованность наказания за проступки в союзных армиях являлась спорной. Подчас это был полный произвол. «Один солдат отправился повидаться со своим другом, не спросив разрешения у командира отделения, – записал в своем дневнике 3 июля Балош. – Его собирались повесить, но затем наказание заменили на восемь часов ночного дежурства, а потом и об этом забыли. Однако троих других солдат, уж не знаю за что, повесили. Боже, в каком веке мы живем?»[152] Что касается офицеров румынских армий, они имели право приговаривать своих солдат к телесным наказаниям и даже смерти. Во время осады Одессы в конце лета 1941 года румынские части

150

РЦХИДНИ, 17/125/97.

151

См.: допрос 26 сентября 1942 года. ЦАМО, 206/294/47. Л. 561.

152

РЦХИДНИ, 17/125/97.