Здесь и сейчас. Энн Брашерс

и вести себя. В школу еще не ходила. Какую-то хроническую болезнь легких обнаружили. Мама сказала, что мне еще сильно повезло: с такой астмой – и выдержала переход. Еще она что-то сказала про мой «повышенный коэффициент умственного развития», компенсирующий физические недостатки, хотя и с трудом. Мы старались делать вид, что все не так уж плохо.

      А потом в феврале я сильно простудилась, и простуда перешла в воспаление легких. Мама сразу это поняла, потому что она врач и на полке в ванной у нее всегда под рукой стетоскоп. Вызвали еще двух докторов из общины. К этому времени я была уже очень слаба. Дышала через ингалятор, и меня срочно накачали антибиотиками и стероидами и бог знает чем еще. К пальцу прикрепили датчик уровня кислорода, и уровень он показывал совсем низкий. Организм продолжал бороться. Было трудно дышать, легкие не набирали достаточно воздуха. Чувство ужасное, не дай бог кому испытать такое.

      На вторую ночь мне стало совсем плохо. Хуже и быть не могло, но я помню лицо мамы. Помню, как она кричала. Требовала, чтобы меня отвезли в больницу. Кричала, что простой вентилятор за одну ночь спасет мне жизнь. Думаю, в клинике нашей общины вентилятора просто не было – не успели обзавестись, когда прибыли сюда. Но вариант отправки меня в обычную городскую больницу даже не рассматривался, поскольку мы все представляли для остальных опасность, для обычных людей, которые здесь родились и у которых совсем иной, чем у нас, иммунитет. И еще была одна причина. А вдруг, полистав мою историю болезни или рассмотрев мою кровь в микроскоп повнимательней, врач или сестра начнут задавать вопросы?

      – Я не хочу, чтобы она умерла!

      В полубессознательном состоянии я слышала, как кричит и рыдает в соседней комнате мама. Она умоляла, обещала, что будет внимательно за всем смотреть, не позволит, чтобы со мной сидел кто-то чужой. Никаких анализов крови, никакой диагностики. Она придумает, как все устроить, чтобы все осталось в тайне и никому не повредило.

      Чуть позже явилась миссис Крю. Даже несмотря на свои обедненные кислородом мозги, я почувствовала, что настроение в доме изменилось. Вскрикивания и мольбы прекратились, из соседней комнаты слышался только ласковый, увещевающий голос. И странное дело, я слушала эти спокойные интонации, которыми миссис Крю пыталась убедить маму, – мне они тоже показались убедительными, и в душе я приготовилась.

      – Вспомни обо всех наших жертвах, Молли. Обо всех наших испытаниях…

      Потом мама вышла из комнаты, и с миссис Крю заговорил мистер Роберт, опекающий меня член Совета. У меня было такое чувство, будто я слушаю их разговор, сидя где-то на насесте под потолком. Мне казалось, будто я уже умерла и миссис Крю спокойно толкует с мистером Робертом, что делать с моим мертвым телом, где надо получить свидетельство о смерти, как правильно вести себя, чтобы правильно распорядиться информацией обо мне, хранящейся в федеральной и местной базе данных. Для каждого из нас создавалась «легенда», и ее можно было оттуда убрать. Наконец миссис Крю прошептала о каком-то