Жена Болотного царя. Купава Огинская

бы это?

      Царь в серьезности слов Сэнара не сомневался и просто утомленно прикрыл глаза рукой.

      – Ты же принцесса! – с укором напомнил эва. – А принцессы у нас еще не гостили. Все больше каторжники да люди, ищущие лучшей доли… или смерти. Или девицы из соседних людских деревень, что от замужества бежали. Но это все не то…

      – И все же, на вопрос вы не ответили. Чем я обязана такой чести? – спросила хмуро. Рядом с этим эва я чувствовала себя своей нянюшкой. Вечно недовольной, строгой, подозревающей подвох в каждом слове.

      Впрочем, думаю, рядом с Сэнаром любой бы чувствовал себя серьезным сухарем, никогда не знавшим, что такое веселье.

      – Ну как же ты не понимаешь? – сокрушенно вздохнул он. – Я, как исключительный ценитель твоей дивной красоты и интересной неоднозначности нового статуса, просто не мог остаться равнодушным к твоей беде.

      Я подозрительно смотрела на эва, повернувшись к нему всем корпусом. Дивной красоты, как же – видела я сегодня свое отражение… придумал бы что-нибудь более правдоподобное.

      Сэн улыбался.

      – Ну так что скажешь, прекрасная принцесса? – спросил он легко и весело.

      И от этого, казалось, совершенно простого вопроса защемило сердце и перехватило дыхание. Перед глазами все поплыло.

      Глупее причины для слез невозможно было и придумать. Я же так долго держалась, мне почти удалось. Но веселье в голосе эва и этот вопрос, который я так часто слышала от брата, всколыхнули слишком много воспоминаний за раз.

      И о том, как мы в детстве воровали яблоки… Радан был на два года старше меня и на пару дюймов ниже – конечно, со временем он вытянулся, стал на голову выше меня, раздался в плечах…

      И о том, как он втайне ото всех учил меня стрелять из лука и ездить в мужском седле.

      И о том, как об этом узнала мама.

      И о том, как мало ценила я все, что у меня было…

      Не сразу я поняла, что не так, почему Сэн перестал улыбаться, а царь подался вперед, с недоверием вглядываясь в мое лицо. Заволновались совы, и Нэшар зашептал им что-то успокаивающее.

      По щекам текли теплые слезы, щекоча кожу. Осторожно коснувшись лица, я стерла влажный след и затаила дыхание, с ужасом разглядывая пальцы.

      Лет в тринадцать, тайком пробравшись в оружейную, я хорошенько распорола ладонь одним из мечей, неудачно схватившись за лезвие. Тогда на руку, красную от крови, я смотрела с таким же ощущением непоправимой, уже свершившейся беды: несколько мгновений просто стояла в оцепенении, наблюдая за тем, как собранная в горсть ладонь быстро наполнилась кровью, а на пол щедро капало. Тогда я измазала подол платья, будто в насмешку белого и очень маркого, и хорошенько пропитала собственной кровью широкий манжет, окрасив мелкий жемчуг вышивки розоватыми разводами. Лишь спустя некоторое время, окончательно осознав, что сама по себе кровь не остановится, почти теряя сознание от ужаса, я бросилась искать помощи. У брата.

      А совсем недавно видела, как его голову отделили от тела широким лезвием секиры…

      Сдерживаться дальше уже просто не было