Избранные произведения. Том 2. Абдурахман Абсалямов

расстёгивая макинтош. – На зятя, как я понимаю, взъелся… Да, это действительно птица высокого полёта. И со мной поздоровался ни так ни сяк.

      Стащив наконец с себя пиджак, Сулейман с раздражением повесил его на крючок.

      – С тебя и этого предостаточно, – бросил он. – Я на его месте, может, и руки такому не протянул бы.

      – Представь, отец, он спутал меня с Иштуганом-абы, – сказал Ильмурза, и опять усмешка искривила его рот. – Стал привязываться: почему, дескать, не едешь в командировку…

      – Дурак!.. – в ярости воскликнул Сулейман.

      – Кто, я или зять? – смеясь, спросил Ильмурза.

      – Оба!..

      И Сулейман прошёл в свою комнату. Но вскоре вернулся и сказал Нурие:

      – Позвони-ка, дочка, зятю… вернулся или нет? Мне самому лучше не прикасаться к телефону – не стерплю, сорвусь, накричу…

      К этому времени Муртазины уже получили директорскую квартиру.

      В первый же день приезда Ильшат побывала у отца, правда, без Хасана. На все её уговоры муж не очень убедительно отговаривался работой – необходимо сперва освоиться на новом месте, потом уже расхаживать по гостям.

      Всё это Ильшат и передала родным, чувствуя, что отговорки эти звучат для них столь же неубедительно, как звучали и для неё самой. Но они выслушали её молча. И долгожданная встреча не дала радости, более того, оставила у всей семьи неприятный, тягостный осадок.

      Сулейман тогда же решил про себя, что не переступит порога квартиры зятя, пока тот не явится с повинной. Но нанесённая Матвею Яковлевичу обида показалась ему до такой степени нестерпимо оскорбительной, что он забыл о своём зароке.

      Нурия узнала, что Муртазин ещё не вернулся с завода. Заложив руки за спину, Сулейман заметался по зале, потом, словно что-то вспомнив, распахнул дверь в комнату Ильмурзы.

      Сын курил, лёжа на кровати. Увидев отца, он поднялся.

      Результатом их последнего крупного разговора было то, что Сулейман настоял наконец на своём. Ильмурза пообещал ему уйти из буфета, решив, что на этом дело и кончится. Но отец – вот беспокойная душа! – опять притащился и снова принялся уговаривать его вернуться в цех, к станку. Удивительно, на этот раз он совсем не кипятился, сберегал, вероятно, силы для предстоящего разговора с директором. Почуяв это, Ильмурза сказал:

      – Нет, всё, отец, больше не приставай. Я ведь уже не мальчик…

      Но Сулейман-абзы упрямо гнул свою линию:

      – Это я знаю, сынок… Пора, давно пора тебе расстаться с детскими затеями… – И, хитря, начал гладить по шёрстке: – Ведь ты способный человек. Разве дело здоровому мужчине стоять за прилавком буфета, когда на то есть женщины. Всё равно как гоняться на коне за воробьями. Мужчине необходимо ремесло. Да! Недаром ведь говорят: человек, у которого есть ремесло в руках, и против течения выплывает. А ты, коли захочешь… из тебя замечательный мастер вышел бы!

      Тут-то Ильмурза и испортил всю музыку.

      – Брось, отец! – сказал он с холодной усмешкой. – Возьми себя в пример… сорок лет на заводе отзвонил, а что-то до мастера