Избранные произведения. Том 1. Абдурахман Абсалямов

но ради яблок я не посчитался с такими неудобствами, всё же сиганул в сад.

      Профессор от души рассмеялся, а смущённая Магира-ханум укоризненно взглянула на артиста, но тот не переставал сыпать словами:

      – Ах, профессор, сколько же красивых женщин вы привели сюда, чтобы показать меня! Тамара Ивановна, – обратился он к врачу-невропатологу, – прикройте, пожалуйста, ваши чёрные глазища. Они могут свести меня с ума. Ах, до чего же я дожил! – глубоко вздохнул шутник. – Ладно, глядите, разрешаю, – перед вами благородный больной. Его юбилей отмечали во всесоюзном масштабе, в награду преподнесли воз адресов, два воза ваз, семь часов и неисправный телевизор.

      – Об этом, Николай Максимович, расскажете потом, – остановил профессор. – А сейчас поговорим о вашем сердце.

      – Что – сердце? То стучит, то замрёт. Иногда два раза стукнет и встанет. Это, я думаю, верный признак выздоровления. Вон и Гульшагида Бадриевна может подтвердить.

      Гульшагида промолчала. Этого говоруна трудно унять.

      Магира-ханум протянула профессору ленту последней электрокардиограммы. Разглядывая её на свет, профессор шутливо сказал:

      – Ну, что ж вы замолчали?

      – О чём тут говорить, – вздохнул артист. – Всё записано в этой всесильной ленте. Кажется, мои дела плохи.

      – Да, – не переставал улыбаться профессор, – придётся, пожалуй, вызвать хирурга, чтобы зашить вам рот.

      Он передал ленту Магире-ханум, легонько коснулся руки Николая Максимовича. Это был ласковый и ободряющий жест.

      – Полежите ещё денька два-три, потом разрешим ходить. Дела у вас идут на поправку.

      Профессор пересел к авиаинженеру Андрею Андреевичу Балашову. Большая, наголо бритая голова больного сливалась с белизной подушки.

      – Ну, скованный богатырь, как самочувствие? – обратился к нему профессор.

      – Сняли бы с меня оковы, Абузар Гиреевич, – улыбнулся инженер; это была улыбка мужественного человека, попавшего в беду.

      Профессор приподнял свисавшую с его кровати лямку, попробовал, исправно ли работает замок.

      – Очень удобная вещь, – похвалил Тагиров. – Нельзя ли вашим мастерским заказать ещё несколько пар, Андрей Андреевич?

      – Почему же нельзя, если не поскупитесь в цене, – пошутил Балашов.

      Магира-ханум доложила, что инженер плохо спал ночью, бредил, жаловался на боль в пояснице. Болей в области сердца почти нет, одышка в последние дни не давала о себе знать. Тоны сердца ясные. Больной просит разрешения ложиться на бок. Несмотря на запрет, он всё же работает.

      – То есть как работает? – насторожился профессор.

      Магира-ханум откинула край одеяла. Под ним лежала стопка книг, справочников. Была даже маленькая чертёжная доска. Карандаш, чтобы не упал, был привязан ниткой к койке.

      – Это что, конструкторское бюро? – вскинул брови профессор.

      Хорошо ещё, что Магира-ханум не знала о большем нарушении режима: к Балашову регулярно приходили люди с завода; если