Община. Заг Амид

по-людски. И вон, руны странные написаны на теле. Аль из варягов может будешь?

      «Кто ещё из нас блаженный?» – подумал я. – «И что ему сказать? Что я из Минска? У него ж в голове средневековье какое-то. Может я в дурку попал какую, деревенского типа? Свежий воздух, животные, природа. Фиг знает».

      Историю я неплохо знал, в свое время. Но не на столько углубленно. Ладно, скажу – не помню мол, приложили по голове чем-то и все. Классика жанра, так сказать.

      – А я, отец, не помню от куда родом. Один туман в голове.

      – Ну все, – сказал Светозар. – Точно тебя приложили дуже. Ладно, чин чином, а почевать тоже надобно. Вот тут и живи, пока хворь не отпустит. Жаль тебя. Вон какой молодец. Все половцы клятыя повинны, точно глаголю.

      Я глянул на свое "спальное место" и офигел. Куча соломы, прикрытая грубой шкурой коровы. Или не коровы?

      – Спасибо Светозар, – соврал я, поборов брезгливость, и улыбнулся грустной улыбкой.

      Где я?

      Спалось плохо. (С чего бы?) Поэтому встал я рано и в плохом настроении. Решил прогуляться и осмотреться.

      Это даже не посёлок. Какой-то большой хутор в лесу. Огорожен здоровым, остроконечным забором из вертикально закопанных и заточенных бревен, речка и небольшое поле. Все. Смотреть больше не на что. От силы десять разных домов непонятного назначения да какое-то жалкое подобие водяной мельницы.

      – Может меня точно, чем приложило? – подумал с ужасом я…

      – Максим! Ступай сюда! – позвал дед Светозар. Он что-то делал у водяной мельницы с мальчиком лет восьми.

      – Доброе утро отец. Чем вы занимаетесь? – спросил я. Хотя понял, что он делает муку из какого-то зерна.

      – Чего ты там хазуеш? У нас нахлебников не жалуют, хоть и блаженных. Это Богдан. Внук мой. Помогай. Вот бери и неси в ту хату. – показал направление старик. Там Любомила, мать сорванца этого, будет.

      Отдашь ей тир с мукой. И помоги, чем скажет. А то ширкаешся тут, аки неприкаянный…

      Любомила оказалась весьма миловидной женщиной, лет тридцати пяти. Имела крепкую фигуру и длинную русую косу. «Прям Аленушка на максималках.» – подумал я и усмехнулся.

      В данный момент она осматривала меня с таким же интересом.

      – Здрав будь, Максим. Оклемался смотрю, раз лыбишься. Батюшка сказывал о тебе. Блаженный говорит. Не здешний. Не памятуешь ничего.

      – И вам не хворать, Любомила. Куда поставить эту… штуку.

      – Хех. Штуку, – усмехнулась она. – Впрямь не здешний. Сюда давай. Одежда, гляжу, в пору пришлась. Это мужа моего покойного. В дружине князя сгинул прошлой зимой. С половцами под Войнью бились. Много полегло там, но побили мы их знатно. Вон уже год носа не кажут, черти эдакие. Раньше бывало прискачут толпой, заберут добра, сколько увезти смогут и поминай как звали. Это хорошо еще, если девок молодых успеем запрятать, чтобы в рабство не увели тоже.

      – А как-же дружины местные? – Удивился я ее истории. – Разве не обороняют границы свои?

      – Да где ж за всем уследишь. Половцы клятые набеги делают и ноги уносят, чтобы их не побили наши. Да и князю