Возвращение Орла. Владимир Алексеевич Фадеев

тихо выругался и повернул ключ зажигания.

      В сумбурных директивах отмечалось, что есть только три места на реке, где этот замаскированный под физиков-колхозников десант мог попасть на присылаемый за ними корабль (катер? баржу? ракету на воздушных крыльях?). Первые два как будто понятны – Коломна, заштатный городок, почему-то попавший вдруг у этих стратегов в чуть ли в мировую столицу, и устье Ройки, где строился первый российский военный корабль «Орёл», якобы прообраз того, не зная, чего. А третье было неизвестно даже таким крутым дядькам, которые их сюда командировали… «По обстановке…»

      Толян было воспротивился этой странной командировке – куда? У нас же серьёзное дело – коммунизм рушить – в самом разгаре! Но его осадили, обидно осадили. Некоторые слова хлёстче подзатыльника. Крутые дядьки…

      Мы едем!

      …в слове «свободный» есть доля шутки.

      Г. Гессе, «Игра в бисер»

      Не грех ли на залив сменять

      дом колченогий, пусторукий.

      Б.Ахмадуллина

      Что за жизнь должна быть у людей, чтобы только от перемены несвободы на меньшую они уже сходили с ума? Или дело именно в перемене? Выбрались из подвалов – в прямом и переносном смысле. Или – в весне? Что для них – свобода?

      Поселение Малеевское, или совхозное отделение Овощное, от Деднова (Дединово местные чаще называют по-старому – Дедново) вверх по течению километра четыре, по асфальту все десять.

      Нет в нашей средней полосе поры лучше, чем середина мая: всё цветёт, щепка на щепку лезет (Ощепков на Ощепкову, «Люба! Я вернулся!»), земля дышит, рвёт её изнутри семя и рвётся само, и рыба, и птица, и откомандированный в колхоз физик – все с ума сходят: весна!

      Эх, разогнаться бы до сверхзвуковой – быстрее, быстрее, хотится, хотится… – но то и дело приходилось тормозить, а то и останавливаться: слева направо переходило дорогу одно коровье стадо, через километр справа налево другое, ещё через полкилометра третье стадо вообще шло по дороге, украшая асфальт дымящимися заплатами, а по сторонам, вблизи и вдалеке тут и там виднелись ещё и ещё разноцветные коровьи семейства.

      Поручик от нетерпения нервничал, Аркадий ликовал:

      – Свобода! Воля! – В восхищении тыкал пальцем то в сторону одного стада, то другого и радостно выдыхал: – Вот это галока!

      Поручик и не переспрашивал, какая-такая галока – команда начинала привыкать, что Аркадий вытворял последнее время со словами не пойми что, иногда произнося и самому себе непонятные созвучья – но про себя подумал, что если кто-то захотел бы придумать этакую коровью планету, то лучшего прообраза, чем эта окская пойма, нигде в мире не найти.

      – Плодитесь, коровы! – орал не своим голосом в открытое окно Аркадий, – плодитесь, жизнь коротка! – и опять своё, – свобода! Воля!

      После поворота перед Бором дорога километров пять петляла вдоль Прорвы, утонувшей в густом дурмане черёмуховых зарослях. И само Малеевское кипело белым – цвели яблони и вишни. И маленькое человеческое облачко,