Нормальные горожане. Алексей Павлюшин

смазанных эпизодов. Раздался приглушенный пьяный хохот, зрение включилось, и Гриша обнаружил себя на улице. Ватага поэтов прощалась с женщиной в синем платье, а после, подобно водному потоку, увлекла его с собой. Толпа вопила и галдела, петляя по улицам. Где-то на набережной реки Мойки сознание отказалось воспринимать действительность и оставило Гришу, а когда включилось вновь, он невольно взбодрился. Гриша обнаружил себя сидящим на широком подоконнике просторной коммунальной кухни. Прежде он здесь не был, но бодрило сейчас совсем не это. Дело в том, что в момент, когда глаза открылись, его взору предстала жутковатая картина: у газовой плиты, на низком табурете сидел рыжий поэт. Дверца духовки была приоткрыта, газ зажжен. Рыжий протянул вперед ладони и грел их, как у костра. На его лице виднелись побои: левая сторона отекла, а над правой бровью поблескивала глубокая ссадина. На вопрос Гриши, что с ним произошло, рыжий, с недобрым прищуром ответил: «Зависть – самый тяжкий грех…» Холод скользнул по Гришиной спине и уже не стараясь быть участливым, он вышел в коридор, по дороге ощупывая свои карманы.

      Всячески напрягая побитый алкоголем мозг, Гриша осматривался, стараясь сообразить, где он находится и куда подевался его блокнот? Вдруг из темноты дверного проема в коридор вышла Жанна. Из одежды на ней были только красные трусики и ее неизменный желтый берет. Глаза поэтессы блестели маниакальным огнем и пока, без того дезориентированный Гриша, растерялся еще сильней, Жанна вцепилась в него и залезла языком в ухо.

      – Я дико извиняюсь, но вы не видели мой блокнот? – громко спросил Гриша и замер.

      Жанна с пренебрежением уставилась на него, некоторое время пристально смотрела пока молча не оттолкнула в сторону. Вдруг заметавшись, она скользнула на кухню. Из дверного проема послышались возня и страстный шепот, как вдруг раздался неожиданно глубокий бас рыжего: «Прелюбодеяние – это самый страшный грех!». Жанна пулей вылетела из кухни, и бессмысленно прикрыв одну грудь беретом и втихомолку ругаясь, исчезла в темноте комнаты.

      Гриша вытер ладонью обслюнявленное ухо и продолжил гадать, где блокнот. В это время в комнате включился свет. Из дверей опять вышла Жанна, на этот раз в зеленом летнем платье в цветах и очках в черной оправе.

      – Это твое? – протягивая блокнот, спросила Жанна.

      – О! Да, спасибо! – выхватив блокнот, радостно воскликнул Гриша.

      – Хватит орать! – послышался приглушенный голос из комнаты рядом с входной дверью.

      – Давай зайдем, – предложила Жанна, оглядывая коридор.

      Комната оказалась неожиданно просторной. Правда окна выходили на глухой брандмауэр. Гриша, не разуваясь упал в дутое кресло и быстро пролистав страницы блокнота, с облегчением выдохнул – новые стихи были на месте.

      Жанна закрыла дверь. Подошла к столу. Налила стакан воды и протянула его Грише. Он проглотил его буквально в три глотка и только теперь задумался, как сильно хотел пить.

      – Гриша, да? –