Преломление. Витражи нашей памяти. Сергей Воробьев

по пальцам. И пишут они, открывая для нас человеческую природу, наше предназначение, силу и слабость характеров своих персонажей, показывая разные грани добра и зла. И только обладающим даром откровения удаётся предсказать будущее.

      На прощание ответным жестом на мои давние подарки Валерий Георгиевич вручил мне свою книгу «Осень, переходящая в лето», написав своим размашистым и цветастым почерком: «.. с надеждой на дружбу. 25.08.2017».

      Но на этом вся дружба наша и закончилась. Он с редактором «Авроры» уехал в свой Питербурх, а я так и остался на берегу Рижского залива в местечке Каугури.

      Однако жизнь ещё не закончилась, есть вероятность, что на каких-то случайных изгибах наших дорог найдутся и неслучайные пересечения. И мы вновь встретимся с этим интересным человеком, повидавшим на своём пути многое и многих и сумевшим запечатлеть всё это на страницах своих книг.

      В последний день пребывания в Юрмале он мне поведал о своём «загадочном» исчезновении на Петербургском книжном салоне:

      – Помню этот момент. Но причиной тому было не моё нежелание пообщаться с тобой, а увиденная мною в толпе Кира. Я боялся её потерять…

      И я подумал: «В жизни всегда всему есть объяснение. А мы наматываем не бог весть что, пришедшее к нам из подсознания и ещё неизвестно откуда. Но в любом случае воображение всегда воздушнее, ярче, пугающе неотразимее и желаннее. Но тоже не всегда…»

      У Ивана Афанасьевича Васильева

      Я вспоминаю встречу с писателем и публицистом Иваном Афанасьевичем Васильевым в конце 80-х. Он жил тогда в добротном деревянном доме на окраине деревни Борки Псковской области, куда меня занесло волею житейских обстоятельств. Мне тогда не было ещё и сорока, а он, умудрённый жизненным опытом и немалым литературным грузом, обременённый двумя премиями в области литературы (Ленинской и Государственной им. Горького), подбирался к 70-летнему юбилею, который в итоге увенчал его жизнь. Писатель жил по-русски просто, убранство дома без излишеств, всё рационально, без стяжательных затей с ненужными вещами. В передней части дома-избы путь преграждали деревянные стеллажи со множеством книг, отгораживающие горницу с большим струганым дощатым столом. На столе были разложены начищенные дольки чеснока и четвертинки луковой головки. Писатель готовился к обеду. Это ощущалось по ядрёному запаху щей, доносившемуся из кухни.

      Молодая, сбитая, пышущая деревенским здоровьем хозяйка с улыбкой на лице попросила меня немного подождать:

      – Иван Афанасьевич отобедает и уделит вам несколько минут. Потом у него традиционный послеобеденный сон.

      Я сразу почувствовал, что нарушил устоявшийся временем и привычками распорядок. Визит мой был неожиданным, не запланированным, притормаживал извечный ход вещей, разрывая их связи в этом уголке спокойного и налаженного быта.

      Иван Афанасьевич указал на дальний закуток в лабиринте книжных стеллажей, где стоял добротный письменный стол. Это был его кабинет. Особой радости от моего появления