Слабым здесь не место. Охота. Джон Морган

если и так, то это куда лучше столицы. Вы ведь помните, каково ходить за раздутыми от собственной важности господами, которые таскают меч лишь на званых вечерах и забыли, как им пользоваться. Они учат, как забыть кодекс, а не как чтить его.

      – Ты ведь в курсе, кто я и каким ремеслом промышляю?

      – До нас… До столицы доходят слухи с долин. В том числе и о вас. Сначала мало кто верил, что Рыцарь Воющего Ущелья и Отрубатель Голов – это тот самый представитель касты Тибурон. Но кто в здравом уме назовется именем одного из двенадцати и не побоится костра?

      – У тебя проблемы с рассудком.

      – Учителя постоянно твердят мне об этом.

      – Только глупец по собственной воле сунется в котел, чтобы обучаться у охотника выслеживать жертву. К тому же таким, как ты, здесь не место. – Тархельгасу показалось, что он вынес приговор мальчишке.

      Однако…

      – Вам было около двадцати трех, когда вас послали…

      – Сослали насильно.

      – Послали служить в крепость в моем возрасте, – он проигнорировал слова Тархельгаса, – и вы не только выжили, но и преуспели. Снискали некую славу.

      – По мне видно, что котлы принесли мне удачу? Они лишь забирают все, чем ты дорожишь.

      – Как бы то ни было, может, мне все же удастся вернуться домой и меня не проткнут мечом, не разорвут в клочья чьи-либо клыки и не запинают в таверне. Простите мою наивность, но я считаю, что ваши навыки пригодятся мне в столице ничуть не меньше, чем уроки дипломатии и истории. К тому же вы единственный представитель своей касты и один из двенадцати, кто делом напомнил, чем мы славились в прошлом. Теперь Тибуроны ассоциируются с «Жизнью» и выживаемостью больше, чем прежде, даже больше, чем Сэтигас – с «Силой».

      Парень не собирался останавливаться. Он столько рисковал не для того, чтобы уехать обратно ни с чем.

      – Вам не помешает спутник, за которого не надо беспокоиться. А там, может, и пригожусь или же умру через лик-другой. И даже не придется слать весточку моей матушке. Она и без того записала меня в покойники.

      – Значит, скудоумие тебе передалось не по наследству. Во всяком случае не от матери.

      – Вы правы. Предположу, что вина лежит всецело на отце. Когда я собирался в долины, он сказал: раз так велит сердце и долг, то я должен пройти этот путь или погибнуть, стараясь.

      Тархельгас не знал почему, но голоса в голове начинали верить парню. В чем-то он понимал его стремление сбежать из столицы, прочь от двуличия и лицемерия людей, продавших свое наследие. Охотник пришел к этому только сейчас, когда сам все потерял.

      Его сгубила ложь.

      Голоса в голове тут же узрели угрозы, вернув сначала частичку воспоминаний, а потом позволив прийти осознанию.

      Взгляд упал на кинжал парня.

      – Как, ты сказал, тебя зовут?

      – Джувенил Балес.

      – Сын Шатдакула Балеса?

      – Да. Его первенец.

      – Тебе было не больше трех зим, когда меня сослали. Прошло восемнадцать. Ты еще молод для Ахора Крамего.

      – Вы,