Владимир Ост. Сергей Нагаев

опустил фотоаппарат, вновь с гордостью посмотрел на объектив и огляделся по сторонам, как бы призывая окружающих в свидетели волшебства. Однако спешащие мимо пешеходы ничем, кроме вскользь брошенных взглядов, это чудо фотографической техники не удостаивали. Одна девушка, правда, улыбнулась, однако ее застенчивая улыбка была адресована скорее самому молодому человеку, чем его фотоаппарату. Как бы то ни было, русоволосый атлет мгновенно оценил ситуацию и скороговоркой обратился к девушке:

      – Богиня, давайте я сниму вас. Меня зовут Василий, а вас как зовут!

      Он осведомился об имени девицы именно таким, утвердительно-восклицательным тоном. Незнакомка, на ходу оглянувшись, еще раз улыбнулась, однако ни на секунду не задержалась.

      – Девушка, я купил новую фотокамеру, и самый первый кадр должен быть прекрасным. Девушка, попозируйте.

      Он сделал несколько шагов вслед за ней, но вдруг остановился и посмотрел на часы. Потом навел фотоаппарат на ножки удаляющейся незнакомки, несколько секунд понаблюдал, как при каждом шаге плотная ткань короткой юбки мерно похлопывает ее по восхитительным ножкам, а затем, так и не сделав снимка, еще раз посмотрел на часы, деловито отсоединил объектив от тела фотоаппарата, уложил и то, и другое в кофр, развернулся и пошел в противоположную сторону.

      Через пять минут он уже был за спиной Маяковского. Не обращая больше внимания на памятник, фотограф бодро шагал по направлению к гостинице «Пекин», облик которой соотносился со столицей Китая (или хоть с чем-то китайским) разве только по ассоциации – желтым цветом наружного покрова.

      Большая Садовая, как всегда, кипела суетой и пеной буден. В несколько рядов неслись туда и обратно автомобили, вспыхивая иногда ослепительными солнечными бликами. По тротуарам тянулись нескончаемые вереницы обгоняющих друг друга пешеходов. Все торопились, все были заняты своими хлопотами и заботами. И некому было полюбоваться неизъяснимой прелестью Тверской или Садового кольца. Некому было застыть в восхищении перед видом плавно закругляющихся улиц, которые существовали в странном двойственном обличье.

      Действительно, на первый взгляд, это была классическая, известная любому москвичу коллекция зданий. Но стоило присмотреться внимательнее, и взору открывалась совсем иная, потрясающая картина. В ярком свете дня здания оказывались трансформированными до неузнаваемости. Солнце по своей прихоти меняло формы и внешность улиц, густо забеливая лучами одни фрагменты домов и причудливо дополняя другие кубами, тетраэдрами и прочими фигурами, выполненными из добротной, плотной тени. Причем теневые конструкции, вмонтированные в арки и ниши зданий, казались не менее прочными и значительными деталями архитектуры, чем балконы, эркеры, колонны.

      Я думаю, будь Маяковский жив, эта картина ему наверняка понравилась бы. Более того, думаю, что если в наше время его мятежная душа, бродя по миру, иногда наведывается в Москву,