Тихий Дон. Михаил Шолохов

кислым, застоявшимся, паутинным запахом нежилого помещения.

      Митька спал у закрома, на полсти. Раскачался не скоро. Дед Гришака сначала легонько толкал его костылем, шептал:

      – Митюшка! Митька!.. Эко, поганец, Митька!

      Митька густо сопел, поджимал ноги. Ожесточившись, дед воткнул тупой конец костыля ему в живот, начал сверлить, как буравом. Охнув, Митька схватил костыль и проснулся.

      – Сон дурачий! Ить это беда, как спишь! – ругался дед.

      – Молчи, молчи, не гуди, – пришептывал Митька спросонок, шаря по полу чирики.

      Он дошел до площади. По хутору заголосили вторые петухи. Шел по улице, мимо дома попа Виссариона, слышал, как в курятнике, хлопая крыльями, протодьяконским басом взревел петух и испуганным шепотом заквохтали куры.

      На нижней ступеньке магазина дремал сторож, воткнувшись носом в овчинное тепло воротника. Митька подошел к моховскому забору, сложил удочки и кошелку с припасом, – легонько ступая, чтобы не услышали собаки, взошел на крыльцо. Потянул дверную холодную ручку – заперто. Перелез через перила, подошел к окну. Створки полуприкрыты. Из черной скважины сладко пахнет девичьим, теплым во сне телом и неведомым сладким запахом духов.

      – Лизавета Сергеевна!

      Митьке показалось, что он сказал очень громко. Выждал. Тишина. «А ну как ошибся окном? Что, ежели сам спит? Вот врепаюсь!.. Положит из ружья», – думал Митька, сжимая оконную ручку.

      – Лизавета Сергеевна, вставай рыбалить.

      «Ежели ошибся окном – вот рыбальство будет!..»

      – Вставай, что ли! – раздосадованно сказал он и просунул голову в комнату.

      – А? Кто? – испуганно и тихо откликнулись из черноты.

      – Рыбалить пойдешь? Это я, Коршунов.

      – А-а-а, сейчас.

      В комнате зашуршало. Сонный теплый голос, казалось, пахнул мятой. Митька видел что-то белое, шелестящее, двигавшееся по комнате.

      «Эх, сладко бы с ней позоревать… А то рыбалить… Сиди там, коченей…» – неясно думал он, вдыхая запах спальни.

      В окне показалось смеющееся лицо, повязанное белой косынкой.

      – Я через окно. Дай мне руку.

      – Лезь. – Митька помог.

      Опираясь на его руку, она близко взглянула ему в глаза.

      – Скоро я?

      – Ничего. Успеем.

      Пошли к Дону. Она терла розовой ладонью слегка припухшие глаза, говорила:

      – Сладко я спала. Надо бы еще поспать. Рано уж очень идем.

      – Как раз будет.

      Спустились к Дону по первому от площади проулку. За ночь откуда-то прибыла вода, и баркас, примкнутый к лежавшей вчера на сухом коряге, качался, окруженный водой.

      – Разуваться надо, – вздохнула Лиза, меряя глазами расстояние до баркаса.

      – Давай перенесу? – предложил Митька.

      – Неудобно… я лучше разуюсь.

      – Удобнее будет.

      – Не надо, – замялась в смущении.

      Митька левой рукой обнял ее ноги повыше колен и, легко приподняв, зашлепал по воде к баркасу. Она невольно обхватила смуглый твердый столб его шеи, засмеялась воркующе и тихо.

      Если б не споткнулся Митька о камень,