Суровая Родина. Нехороший путеводитель по Кемерово. Сергей Колков

гордое терпенье,

      Не пропадёт ваш скорбный труд

      И дум высокое стремленье.

      Только наше терпение – на исходе. Долгие годы ручаются нам решить вопрос и даже в 1949 поименовали в честь Пушкина целую площадь, а памятник на ней отсутствует. Сколько раз мы писали и в горисполком, и в горком партии, и даже в Москву тов. Молотову. Все обещают разобраться, но только завтраками кормят. А он нам жизненно необходим, как воздух свободы.

      Надеемся на Ваше живое участие!

      Матвей Генрихович, помогите нам с памятником Пушкину. Кемерово Вас вовек не забудет!»

      Далее шли подписи.

      Карл Иванович накупил чернил разных фабрик и несколько перьевых ручек, которые сразу немного «подправил», чтобы было похоже, что они давно в ходу, и сел подделывать подписи.

      «Конечно, обманывать – это нехорошо, но, по существу, я же всё написал, как есть, взаправду, а подписи… ну, все кемеровчане действительно мечтают об уютной площади в центре города с памятником солнцу русской поэзии, так что где тут обман? Я – всего лишь «обнажённый острый меч» в руках истории», – успокаивал он себя.

      Сначала он вспоминал фамилии и имена своих знакомых. На двадцатой странице в ход пошла фантазия – и в подписных листах появились Синебрюхов, Красномаков, Попугаев, Краеухов и многие другие «жители» Кемерово.

      За полночь, исписав разнокалиберными подписями около 50 листов, Карл Иванович сказал: «Всё, довольно! Будь, что будет!» – упал в кровать и отрубился. Коньяк и мозговой штурм оказались лучшими снотворными.

      Наутро, проснувшись ровно в семь без будильника, он был необычайно бодр и деловит, несмотря на то, что проспал всего шесть часов. Его наполняла спокойная уверенность, что план сработает и действовать нужно именно так, как он вчера и решил. Перед именитым московским скульптором должен был предстать не ловкий «выбивала», а делегат от кузбасского трудового народа – немного смущённый порученной ему миссией, но непобедимый в своей прямолинейной правоте.

      Карл Иванович не сразу пошёл к Манизеру, как вы подумали, а сперва направился в ГУМ. Там он купил самый обычный мешковатый костюм фабрики «Большевичка», каких у него самого отродясь не бывало. И ботинки не то от «Красного Обувщика», не то от минской фабрики «Скороход», которые тоже никогда не состояли на службе в его привычном гардеробе.

      После этого он вернулся в гостиницу и оделся во всё новое. Его ноги, переобутые в «чудо» советской торговли, удивленно спрашивали: «Товарищ, за что?!» В номере он долго стоял перед зеркалом и искал такое выражение лица, чтобы в нём были и почтительное уважение к скульптору, и застенчивость человека из Кемерово в столице, и главное – твёрдая решимость не уйти от него добровольно без памятника поэту. Дополняло образ пенсне, которое постоянно сползало с крупного носа и возвращалось на место суетливым движением, что должно было продемонстрировать волнение просителя.

      Отрепетировав «ходока из народа», наш «товарищ Бендер» с чувством внутреннего страдания в новых скрипучих