Никто не знает Сашу. Константин Потапов

рэперов. Улицы были пусты, только проплыл на повороте толстый мужик – мелькнул, навсегда застрял в памяти: сплёвывая семечку в ореол ошмёток на асфальте

      В этот раз у них получилось договориться с главной арт-площадкой города «Платоновым», знакомый местный бард дал свою группу под рассылку, и вроде от самого «Платонова» рассылки тоже были. Кроме того, сегодня будет эфир на радио, пусть и день в день, пусть утром. Было много звонков от зрителей, но «Платонов» не захотел делать предпродажу билетов – менеджер Антон с их со стороны вообще отвечал неохотно, в его паузах и молчании чувствовалось, что Сашино творчество ему неприятно. «Платонов» был модным книжным магазином, по совместительству кофейней с двумя концертными залами. Там обитала публика, что могла полюбить Сашины песни: 25–30 лет, с высшим образованием, преимущественно женщины. С тягой к новому, с тоской по прошлому. Нет, он, конечно, мог двигаться в сторону бард-клубов, гитарных слётов и прочее. Но это было словно догонять поезд, который катится на излёте по тупиковому пути.

      – Радио шо ль? – молодой таксист с шапкой на затылок, впервые заговорил, когда они подъехали к воротам.

      – Не знаю. Наверное.

      – Ты не местный шо ль? С Москвы?

      – С Поволжска. Оплата по карте.

      …она сидела напротив, в маленькой студии, обшитой белыми решетчатыми панелями, как и он – в наушниках, и держа у рта чёрную голову микрофона, изогнутую цаплю, она произносила ей в ухо неудобные вопросы, смотрела ему прямо в глаза. Высокая, худая, с печальной неземной красотой, казалось, к ней не подступиться. Скуластое лицо француженки, птичий взгляд, ямочка на подбородке, вьющиеся волосы, узкие запястья – она была невесомой. К таким боятся подойти, они слишком красивы для похоти, нелогично одиноки. Кажется, такие видят некую изнанку мира, тонкие причинно-следственные связи. Саша смотрел на неё и чувствовал её хрупкость, невесомость, и то, как она смотрела в него. И ему казалось, что она видит в нём того, кем он никогда не был, какую-то его лучшую версию. И даже то, чего он сам в себе не видит, или не хочет видеть. И такое видение всегда раздражало Сашу – в его аквариум словно вламывались без спросу. Но с ней было по-другому. То ли она смотрела в Сашу мягко, а то ли дело было в её красоте – красивым всегда присваивают то, что им не принадлежит – но с ней Саше было не больно от того, что она заглядывает в него так глубоко. Саша догадывался, что и она тоже устала от того, как её видят другие. Что она всю жизнь пробивается сквозь свою невесомую красоту, сквозь птичий взгляд, узкие запястья, вьющиеся волосы, скуластое французское лицо, и даже – сквозь ямочку на подбородке. Как Саша – сквозь стенку аквариума. Её всегда видят вот такой – невесомой, печально-красивой, и надо оправдывать эту красоту и печаль, и может, она так устала от этой невесомости на плечах. И потому-то, наверное, Саша прощал ей её взгляд – он понимал, что она такая же, и понимал, что она понимает, что он понимает это. Он даже подумал о ней, как о параллельной жизни – он бы мог быть с ней, было в них что-то схожее. Но все эти параллельные мечты перечёркивала обручальная