Никто не знает Сашу. Константин Потапов

Ты чё. Ты за женщину свою, или за этого мудака?!

      – Дай послушать. Душевно…

      Развернулась и, стуча каблуками, ушла в соседний зал. Ёжик потянулась за ней. Картошка в недоумении оглядывался.

      …он нащупал в Быке этот нерв и предельно бил в него. После «Последней» он, конечно, спел «К тебе». Эту порывистую, юную, с надеждой. Бык опустил телефон, снимая пол. Бык стоял как надо, ноги квадратом, всё по Хемингуэю. И сразу после надежды Саша резко ушёл в сторону, взмахнул грифом, красной подкладкой и заиграл ему «Дурачка». С лирики в русскую тоску. Это был самый опасный манёвр, где он мог его потерять, просчитаться. Но Саша всегда хорошо чувствовал другого, свои песни в другом, несмотря на стенку аквариума между ним и миром. Он знал, кому какая зайдёт. Поворот удался. От «Дурачка» у Быка перехватило дыхание. Шпага вошла быку аккурат промеж тугих лопаток. Всё. Всё. Это не было концертом. Это больше не было танго дешёвой шлюхи – коррида, танго для одного, приватный танец, что угодно. Его зрительницы больше не были с ним. Они наблюдали со стороны, выключились. Переживали, как справится их герой.

      В один момент он чуть не сбился. Показалось, что среди зрительниц сидит Ксюша. Он знал, что это невозможно. Такое иногда бывает. Видишь в зале тех, кого нет. Саша прикрыл глаза. Он пел и пел, не для них, для быка. Лишь к концу концерта они стали потихоньку проваливаться в его спираль. В его танго. Но всех захватить он так и не смог. Дешёвая шлюха.

      Он закончил, быстро встал, с треском оторвал гитару от провода и…

      – Парниш, слушай, ну прям. Спасибо. От души.

      – Пожалуйста.

      – Слушай, а есть диски.

      – Четыреста рублей.

      – А там есть это, про отдал?

      – Есть.

      – А подпишешь Марусе? – беспомощные, поверженные глазки. С теплом, с испугом.

      Саша смотрел, не отрываясь. Урод. Саша не выдержал. Улыбнулся в ответ. Молнией чиркнул по диску, кивнул подходящим поклонницам, мол, пять минут и сбежал в гримёрку, чтобы не выслушивать, как в Сашином геройстве они убеждали бы больше себя, чем его. Он просидел, запершись тридцать минут, ожидая пока все разойдутся, не отзываясь на стук. Он чуть не опоздал на поезд. Забрал у бармена мятую не пересчитанную стопку, пошёл к выходу. Когда пересекал зал, битком заполненный новой публикой, увидел танцующую у стены Брюнетку. Она была пьяная в дым, мотала головой. Я хочу от тебя дочку! И точка! И точка!

      Алина ответил только в вагоне:

      «Ну как?»

      «Не очень . Была пьяная компания в зале , немного мешала»

      «Бля. А по людям? Держись!»

      «Почти сорок вроде. »

      «Ясно. А сильно шумели»

      «Ну. Достаточно.»

      «Блин. Прости.»

      «Да ты тут ни при чём»

      «Ох. Что ж у нас за тур-то такой»

      «Может, надо было соглашаться на бардов и их клуб»

      «Ну это нафталин, сам знаешь. Мы же не хотим с этим ассоциироваться. А что шумели? »

      «Да, пьяные. Лезли поперёк. Пели, бля) Ну я их немного усмирил, один даже диск купил. »

      «Ну.