Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том III. Аркадий Казанский

массажа всего тела, что было больно, но исключительно полезно для здоровья.

      На восходе Солнца можно спуститься к морю прямо по замёрзшему полю; потом, когда оно пригреет, подняться по грязи будет невозможно, но в светлое время можно увидеть тропинку, по которой легко и чисто поднимешься обратно на гору.

      Così sparì; e io sù mi levai

      sanza parlare, e tutto mi ritrassi

      al duca mio, e li occhi a lui drizzai. [111]

      El cominciò: «Figliuol, segui i miei passi:

      volgianci in dietro, ché di qua dichina

      questa pianura a» suoi termini bassi». [114]

      Так он исчез; я встал с колен и, страстно

      Прильнув к тому, кто был моим вождем

      Его глаза я вопрошал безгласно. [111]

      Он начал: «Сын, ступай за мной; идем

      В ту сторону; мы здесь на косогоре

      И по уклону книзу повернем». [114]

      Пока Вергилий говорил с Катоном, поэт смиренно стоял на коленях и слушал с закрытыми глазами, так как живому человеку нельзя видеть Посланника Бога. Как только Катон исчез, Данте страстно стал вопрошать Вергилия о дальнейших действиях. Тот просто предлагает поэту следовать за ним.

      Созвездие Лев, в котором находится лицо старца, освещаемое четырьмя планетами, заходит 5 апреля 1743 года незадолго до утренней зари, ещё в темноте.

      L'alba vinceva l'ora mattutina

      che fuggia innanzi, sì che di lontano

      conobbi il tremolar de la marina. [117]

      Noi andavam per lo solingo piano

      com» om che torna a la perduta strada

      che «nfino ad essa li pare ire in vano. [120]

      Уже заря одолевала в споре

      Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,

      Я различал трепещущее море. [117]

      Мы шли, куда нас вел безлюдный скат,

      Как тот, кто вновь дорогу, обретает

      И, лишь по ней шагая, будет рад. [120]

      Предрассветные сумерки редеют; на небе занимается утренняя заря, это ещё раз подтверждает, что в начале песни был вечер, и Венера зажглась именно на вечернем небе. Вергилий показывает Данте путь и вскоре, спустившись с косогора, путники выходят на берег рукотворного моря – только что освободившегося ото льда Заводского водохранилища.

      Quando noi fummo là «ve la rugiada

      pugna col sole, per essere in parte

      dove, ad orezza, poco si dirada, [123]

      ambo le mani in su l'erbetta sparte

      soavemente «l mio maestro pose:

      ond» io, che fui accorto di sua arte, [126]

      porsi ver» lui le guance lagrimose;

      ivi mi fece tutto discoverto

      quel color che l'inferno mi nascose. [129]

      Дойдя дотуда, где роса вступает

      В боренье с солнцем, потому что там,

      На ветерке, нескоро исчезает, – [123]

      Раскрыв ладони, к влажным муравам

      Нагнулся мой учитель знаменитый,

      И я, поняв, к нему приблизил сам [126]

      Слезами орошенные ланиты;

      И он вернул мне цвет, – уже навек,

      Могло казаться, темным Адом скрытый. [129]

      Солнце, пригревая, растапливает ночной иней на траве, покрывая её миллионами бриллиантов росы. Вергилий омывает утренней росой сначала свои руки и лицо, затем проделывает это с Данте. Холодная роса, смывая грязь с рук и лица, покрывает их обильным румянцем, который, казалось, был навсегда утрачен в дорожной грязи Ада.

      Venimmo poi in sul lito diserto,

      che mai non vide navicar sue acque

      omo, che di tornar sia poscia esperto. [132]

      Quivi mi cinse sì com» altrui piacque:

      oh maraviglia! ché qual elli scelse

      l'umile pianta, cotal si rinacque

      subitamente là onde l'avelse. [136]

      Затем