Русь святая – 2. Владимир of Владимир

зраком, как есть думаю тать, обнести Моисея Абрамовича явился.

      – Ты понимаешь, коли в меня не промахнулась бы, теперь на каторгу как милая пошла?

      – А хоть и на каторгу, все лучше чем раньше жила.

      – Лет-то тебе сколько?

      – Перед Рождеством шешнадцать стукнет.

      – Ты мне врать не моги, Моисей Абрамович велел годков прибавить?

      – Что вы барин! Моисей Абрамович он добрый и ласковый.

      – Ещё бы что бы педофил и не ласковый. Старый тебе пузо накачал?

      – Акстись барин. Вот и его мамка, тётя Циля меня к лекарю водила, тоже думала, что я за брюхатила. Неа, фельдшер глянул, – сказал у меня это ди…,

      – Дистрофия.

      – Аха, она энта самая. Только не кака у меня дистрия, это я с голодухи у Моисея Абрамыча отъедаюсь от пуза. Голодали мы с мамкой. Она как запила, неделями к нам носа не казала.

      – Ну а отец твой где?

      – Тятька-то? Тятька сгинул энто когда мы ещё при барине жили. Мамка у меня дюже красивая была, вот и старому барину и приглянулась. Тогда мы недалече от Тихвина жили, барин нас с мамкой к себе в усадьбу взял. А тятьку стало быть извозом отправил заниматься, там он и сгинул. Он все хотел денюшек заработать, что бы от барина уйтить, мамка то у барина в любовницах ходила. Старый такой, седой весь, но добрый был барин, Ершов Афанасий Николаевич, може слыхали.

      – Ершов, Ершов, это тот что в губернской управе сидит?

      – Неа, то сынок их Валерий Афанасьевич. Афанасий Николаевич давно уж не служит.

      – И что было дальше?

      – Ну, как нашу мамку на барских харчах разнесло, барин её и бросил. Тогда уж меня сделал любовницей, мне тогда одиннадцать исполнилось.

      – Я смотрю ты не смущаешься, неужели не стыдно было?

      – За мамку стыдно было. Видать и ей, с того она и пить взялась. Не, барин добрый был не обижал, всегда гостинцы были, или там лента, даже раз мне сарафан новый справил. Это когда барыня про все прознала, тут нас и на улицу выгнали. Ох и по сиротствовали мы, упаси Господь. Мамка по рукам пошла, да и мне не сладко пришлось. Сестрёнка моя Катька, с голодухи умом тронулась. У аптекаря, того что мы в подвале угол снимали, нашла соду, и давай радоваться, дескать сахар, натрескалась и околела. Братишка у меня остался, так Моисей Абрамович и его к себе взял, к делу приучает. Пропадём мы на улице барин, не чини зла против Моисеюшки.

      – Нда. Вон они благородные господа, растлевают Россию. – Владимирский не подымая глаз смотрел в пол.

      – Вы скажите хозяину, може он на мне женится. Больно на улицу страшно.

      – Так Абрамычу лет семьдесят.

      – Поди не семьдесят, Циля говорила ему в этом году шестьдесят будет.

      – Сорок пять лет разница, закон запрещает такие браки.

      – Ну что ж, авось и так не выгонит.

      Владимирский сидел на облупившимся стуле положив ноги на подставку. Он измазал свои сапоги когда ходил под окнами кухарки и теперь молодой, конопатый паренёк усердно чистил их ваксой.