У счастья ясные глаза. Светлана Демидова

здорово оскорбил в лучших чувствах, потому что даже не допил кофе и бросил тебя за столом на произвол судьбы и издевательства Володьки Бондарева.

      – А разве Бондарев издевался? Сама же говорила, что он поступил по-дружески.

      – Бондарева с его издевательствами я беру на себя! Ты, главное, адекватно на них реагируй.

      – На что?

      – На издевательства.

      – Это как?

      – Ну… не переругивайся в ответ, не называй его скотиной, а томно закатывай глаза и вытирай их кружевным платочком в стиле тургеневской девушки.

      – Может, прямо сейчас и начать?

      – Валяй, – одобрила Надя, и я пошла к своему компьютеру. При виде очередного чертежа на его мониторе слезы сами собой навернулись мне на глаза.

      Боковым зрением я видела, как Модзалевская о чем-то говорила с Бондаревым, который в изумлении тоже круглил глаза не хуже андерсеновских собак. Мне почему-то вдруг стало так жалко себя, а заодно еще и Альбинку с влюбленной Сонечкой, что я и не заметила, как по-настоящему разрыдалась.

      Подойдя к моему столу с совершенно ненужным мне справочником молодого рабочего 1962 года издания, Надя прошипела:

      – По-моему, ты переигрываешь.

      Она сунула справочник мне в руки и громко, на все бюро, сказала:

      – Вот. Ты просила действующие ГОСТы. – И еще раз шепнула: – Так можно запугать объект до полусмерти.

      Я грустно посмотрела на объект, который не обращал на наши манипуляции ровным счетом никакого внимания.

      Вы не поверите, но слезы мои были провидческими. Если, конечно, можно так выразиться. После работы меня опять ждала у хлебобулочного киоска Альбинка, на которой не было лица.

      – Ну! – бросилась я к ней. – Что еще натворил твой даугавпилсский новгородец?

      – Он ничего… но Сонечка…

      – Что с Сонечкой?! – испугалась я до умопомрачения. Все-таки она у нас была одной дочерью на двоих.

      Альбинка расплакалась, уткнувшись в выставленный в витрине карельский хлеб.

      – Да что случилось-то?! – начала я терять терпение.

      Говорить Альбинка не могла, и я потребовала у киоскерши, чтобы она дала нам хоть какой-нибудь воды. Тетка, видя плачевное состояние моей подруги, налила чаю из собственных запасов, в который накапала своего же пустырника. Альбинка хлебнула этого русского народного бальзама и через некоторое время смогла пробормотать:

      – Она… беременна…

      – Сонечка беременна? – не поверила я.

      – А Сонечка – это кто? – спросила киоскерша, решив, что имеет право знать, не зря ли потратила свой пустырник.

      – Сонечка – наша дочь, – ответила я.

      – Ну… де-е-евки! Это ж дело жите-е-е-ейское! – разочарованно протянула тетка. – Я-то подумала, что у вас кто-то умер.

      Она обиженно захлопнула свое окошко, а мы с Альбинкой пошли к остановке автобуса.

      – Когда ты узнала? – строго и по-деловому спросила я подругу. С ней же иначе нельзя.

      – Сегодня