Миры Бесконечности. Акеми Дон Боумен

А каково охранять непрерывно вход? Это очень большая ответственность.

      – Их всего двое? Они что, сидят тут все время? – начиная жалеть их, спрашиваю я.

      Шура морщится:

      – Мы же не монстры, Нами. Они дежурят по расписанию. – На ее лице появляется ухмылка. – Может, и ты когда-нибудь присоединишься к ним. Это ответственная работа – находиться на первой линии обороны Поселения.

      – Не знаю, – не желая развивать тему, отвечаю я.

      Но больше ничего говорить и не требуется. Потому что то, что находится впереди, полностью завладевает моим вниманием.

      И это…

      Солнечный свет.

      Мы шагаем по туннелю, и я чувствую, как ветер подхватывает мои волосы. Чувствую, как он овевает меня – возносит мою душу, – и груз от произошедшего исчезает.

      Я закрываю глаза.

      Волны ритмично бьются о пирс. Вода плещется о потертые доски, наполняя воздух множеством брызг. Я ощущаю вкус моря и на мгновение забываю, что оно ненастоящее. Нет ни моря, ни ветра, ни деревянных балок под нами. И приятные чувства тут же окутывает горечь. Потому что в Бесконечности ничто не реально.

      Даже я.

      Теперь даже я.

      Шура протягивает ладонь к воде, ловя пальцами брызги.

      – Иногда я представляю себе… Калининград летом: запахи копченой рыбы, сосен и Балтийского моря. – Она хмыкает. – Я ненавидела их при жизни, но сейчас мне этого очень не хватает.

      Я вспоминаю мамину лодку и ловушки для крабов. Запах прорезиненного спасательного жилета, который мне так не нравилось носить. Яркие лучи обжигающего солнца и смешинки в маминых глазах, которые появлялись всякий раз, когда я обвиняла ее в массовом убийстве крабов.

      Я бы отдала все за еще один день на лодке с мамой.

      – Думаю, я понимаю, о чем ты, – тихо говорю я.

      Шура опускает руку:

      – По крайней мере, у нас остались воспоминания.

      Я ничего не отвечаю, потому что единственное, для чего хороши мои воспоминания, – для появления страха. Страха перед новой реальностью, страха за своих родных, которые даже не представляют, что их ждет, страха, что я проведу вечность, тоскуя о том, чего не могу иметь.

      Я пытаюсь придумать новую тему для разговора. Что-то, что не испортит мне настроение окончательно.

      – Ты из России?

      В ее глазах отражается понимание.

      – Тебя удивляет, что я говорю не по-русски. Вот только для меня ты говоришь по-русски. – Я хмурюсь, и она поясняет: – Мы слышим ту речь, которую способны понять, но в Бесконечности есть только один язык. Язык нашего сознания.

      – У меня возникло столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать. Например, почему твои губы шевелятся так, будто ты говоришь по-английски, если ты отвечаешь мне на русском? Что будет, если я попробую заговорить на другом языке? Станут ли слова звучать по-английски… Боже, я попробовала, но это все еще звучит по-английски.

      Я выдаю несколько фраз на испанском, которые запомнила с уроков в девятом классе. И с каждым произнесенным словом мои глаза расширяются сильнее.

      Шура