Секс в СССР, или Веселая жизнь. Юрий Поляков

стоит сказать подробнее. Он был шевелюрист и упитан, а кроме того, имел в лице от природы некую страдательную задумчивость, которая юным начитанным дурочкам кажется очевидным признаком большого таланта, даже гениальности. В результате за него, курского вахлака, вылетела замуж дочка большого человека – директора «Профпромиздата» Сумкина. Учась в Литинституте, Толя трудился еще и кочегаром в бойлерной, так в те годы пристраивались многие начинающие писатели. Работа при отопительных агрегатах считалась почетной, указывала на гонимую избранность, к тому же истопнику полагались служебная жилплощадь и временная прописка, поэтому устроиться истопником было не так уж и просто. В теплый подвал на огонек к Торможенко слетались творческие соратники с подругами. Пили вино и водку, спорили об искусстве, читали по кругу стихи и прозу, хвалили друг друга и ругали советскую власть. Кто-то привел однажды в подвал начитанную дочку Сумкина. Ее настолько потряс Толин монолог о стилистической беспомощности Достоевского, что вскоре она пришла к нему снова, а когда ей шепнули, что кочегар сочиняет голографический роман, бедняжка совсем ослабла и осталась до утра. Вскоре начинающий гений переехал в номенклатурную квартиру тестя в Безбожном переулке, а меня вызвал ТТ и объявил:

      – Георгий Михайлович, я нашел нам в газету отличного парня. Талантлив невероятно! Пруст!

      – Замечательно, – отозвался я без энтузиазма: Пруста в переводе Любимова я читал на ночь, чтобы уснуть.

      Во всем, что не касалось будущего голографического романа, Толя был ленив до невменяемости. Когда я вошел в комнату, он, утопая в табачном тумане, сидел за столом и медленно, двумя пальцами бил по клавишам портативной «Олимпии», которую ему подарил на день рождения тесть.

      – Написал? – спросил я.

      – Ну что ты! Тяжело идет. Года три еще придется повозиться…

      – Я не про роман. Информашки в номер написал?

      – Заканчиваю, – сообщил он с такой твердостью в голосе, что стало понятно: даже не начинал.

      – Через полчаса у меня на столе! Ясно?

      – Угу. Ты чего такой нервный? – спросил гений скучным голосом.

      – А разве ты ничего не знаешь?

      – Не-е-ет. Роман пишу.

      – Ну, и ладно. Как появится Крыков, проведем планерку. – Я повернулся, чтобы уйти.

      – Погоди, – остановил Толя. – Знаешь, чего не хватает Дос Пасосу?

      – Чего?

      – Густоты.

      – А Кафке чего не хватает? – полюбопытствовал я.

      – Фантазии.

      – Ясно. Через полчаса информашки у меня на столе. Если опять все будут начинаться со слов «недавно в ЦДЛ…», я тебя…

      Он с удивлением посмотрел на меня, мол, и что ты мне сделаешь? Сумкин и ТТ дружили еще с университета, объединяла их любовь к загранкомандировкам и неприязнь к евреям. Обе страсти понятны: зарубежных впечатлений в жизни советского человека было слишком мало, а евреев, наоборот, слишком много.

      – А знаешь, чего не хватает Булгакову? – спросил Толя.

      – Воланда…

      – Интересная мысль!

      18. Ноги