Волшебный магазин. Анна Родионова

с паршивой овцы хоть шерсти клок, но сначала она была обязана написать договорную пьесу, а уж потом заниматься приработком.

      Но Василёк был настойчив. Он сказал, что будет ей диктовать перевод, чтобы у нее уже был текст на русском. А потом она может с ним делать все что угодно.

      В принципе, это было более реально, чем та молодежная лабуда, которую она должна была сдать. Молдавских героев звали красиво Аурел и Ануца. Звучало интереснее, чем Иван Пантелеев и Светлана Филимонова.

      Как же она все это не любила! Давать имена – ну как в роддоме. Да не все ли равно, как их зовут.

      Короче, она согласилась на молдавский подстрочник. Только велела все перевести, быстро и не очень афишируя. Потом она скажет, что вот случайно нашлась хорошая пьеса из дружественной республики.

      Договорились засесть немедленно.

      Когда шли к ней в комнату, навстречу в столовую, явно опаздывая, спешила давешняя парочка. Одного из них она знала по московским встречам. Поздоровались.

      Странно, что они оба из Питера. Один точно москвич.

      – Ты не знаешь, кто это в темном плаще и в красивых перчатках? – спросила она Василька.

      – Народный артист Толя, – не моргнув глазом, ответил молдаванин.

      До завтрака желающих отвезли на автобусе в бассейн. Туся плавала неважно, но все равно очень любила. Вставало солнце. Вокруг темнели горы. Василёк рвался ее учить, но она предпочитала собачий стиль каким-то там кролям и брассам.

      Накупавшись, сели в автобус. Солнце уже сияло вовсю.

      После душа побежала завтракать.

      Народный артист Толя шел к столику с тарелкой рисовой каши. Она прошла было мимо, но Толя задержал на ней взгляд и спросил:

      – Если не ошибаюсь, в мурманском театре идет ваша пьеса? Моя пьеса в том же театре, мы на одной афише.

      Тусе польстило внимание. Ее мало где ставили.

      – Вы – Таня, я – Саша, – распределил народный артист Толя, – правильно?

      «Сволочь Василёк, хорошо, что я еще никак не назвала его, – мелькнуло в голове», – и она сказала:

      – Правильно.

      А что она еще могла сказать?

      И разошлись по своим столикам.

      Потом Туся вспоминала – пробежала ли хоть какая искра, хоть намек на значимость в этом диалоге. Кроме раздражения на молдаванина, ничего. Таня подумала: какая же я была толстокожая!

Сломанное колесо

      Около него хорошо было быть. Просто стоять. Ни малейшей мысли о романе. Просто надежность. Просто тепло. Просто куда-то вместе пойти.

      О чем говорили? О чем-то тогда важном. Может, о Чехове? Может, о погоде?

      Сели в вагончик подвесной дороги. Последним подбежал Василёк. И сразу обида – мы же договаривались работать над подстрочником. Уже ногу поставил, чтобы войти.

      И такое недовольство! Просто собственник. Татьяна этого очень не любила, давления любого.

      Неожиданно Саша отстранил молдавского драматурга и не дал ему зайти внутрь. Вагон дернулся и пополз